"Виталий Макаренко "Мой брат Антон Семенович [Воспоминания]" - читать интересную книгу автора

нам в класс во время урока. Едва сдерживая рыдания, он сказал А.:
- Сегодня ночью мой мальчик умер. Я пришел вам сказать об этом и еще
спросить вас: для какой цели вы проставили в его четверти, что он 37-й и
последний? Зачем вы обидели мальчика, которому оставалось 10 дней жизни?
Он так горевал, бедный, что он "последний". Это вы, Антон Семенович,
нехорошо поступили, очень нехорошо... Я знаю, он бы все равно умер, но
зачем причинять мальчику ненужные страдания?
А. был бледен как полотно, не помню уже, что он отвечал несчастному
отцу - что он мог ответить кроме извинений, - но только с этого дня
классификация не фигурировала больше в наших четвертях.

Но однажды А. хотел нарушить рутину и создать нечто необыкновенное, а
именно он решил из наших учеников создать церковный хор под его
руководством.
Сказано - сделано. Он принес в училище скрипку, и мы начали устраивать
спевки. Нас было человек 30. Где-то он достал нужные ноты, и мы
собирались после обеда часам к 4-м. А. очень плохо играл на скрипке, но
достаточно хорошо, чтобы дать каждой партии нужный тон. Репетировали мы
около месяца и наконец наступил день, когда мы должны были выступить в
кладбищенской церкви, которая находилась недалеко от нашего дома. Мы
устроились в левом клиросе - на правом к нашему счастью находился
постоянный церковный хор из любителей, уже довольно опытный и натасканный.
И здесь случился скандал. Без скрипки, только по камертону, А. просто
был не способен дать верный тон. Мы так безбожно врали, что верующие в
недоумении раскрывали глаза, оглядываясь на наш хор, а поп из алтаря
смотрел настоящим чертом. Наконец, он прислал церковного сторожа с
просьбой прекратить наше выступление. Служба продолжалась с постоянным
церковным хором, а мы ушли из церкви с великим позором. Так печально
закончилась наша попытка прославиться. Больше о ней не говорили.

Балабанович говорит о том, что А. уезжал во время революционного
движения (1905 г.) на съезд в Люботин. Он, наверное, уехал бы не один, но
в составе целой депутации от нашей школы и, следовательно, мы бы остались
в течение нескольких дней без преподавателей. Между тем, я не помню, чтобы
такое нарушение произошло.
Так же не помню забастовки в Крюковских мастерских, в особенности
10000-го митинга. Во всем Крюкове было 10 000 жителей. Я бы узнал об
этом от отца, но отец ни разу не прекращал работы.
Только однажды к воротам мастерских (закрытым) подошла разношерстная
толпа, человек в 200 "революционеров". Но через полчаса она была
разогнана казачьей сотней. При этом А. не выскакивал из толпы и не кричал
"Негодяи!", как об этом пишет М. Г. Компанцев.
Все это настоящий роман.

НАШИ ДНИ

Во всех книгах, посвященных А., среди иллюстраций бросается в глаза
бедность и неэлегантность его одежды: какие-то демократические картузы,
рубахи-косоворотки, дешевые шубы и пр. Но все это фотографии
послереволюционного периода. До революции я всегда помню А., одетого