"Лэрри Макмуртри. Одинокий голубь" - читать интересную книгу автора

так и возник Пиклс Гэп, в основном посещаемый путешественниками вроде самого
Пиклса, то есть людьми, неспособными пересечь, не теряя присутствия духа,
всего несколько сотен миль мескитовой чащи.
Летний домик был маленьким шатким строением, где внутри стояла такая
прохлада, что Август склонялся к тому, чтобы туда перебраться, да вот только
уж очень его облюбовали "черные вдовы", "желтые шкурки" [жаргонные названия
насекомых] и сороконожки. Открыв дверь, с ходу он никаких сороконожек не
заметил, зато сразу услышал нервное потрескивание гремучки, у которой явно
было больше мозгов, чем у той, которую доедали свиньи. Августу удалось
разглядеть свернувшуюся в углу змею, но стрелять в нее он передумал. В тихий
весенний вечер в Лоунсам Дав выстрел мог иметь самые неожиданные
последствия. Все в городке его услышат и решат, что напали либо команчи
снизу, из степей, либо мексиканцы со стороны реки. Если же кто-нибудь из
постоянных посетителей "Сухого боба", единственного в городке салуна,
окажется в подпитии или дурном расположении духа, что было вполне вероятно,
то он способен выбежать из салуна и пристрелить парочку мексиканцев просто
так, в порядке профилактики.
В лучшем случае притопает с выгона Калл и разозлится, узнав, что это
всего-навсего змея. Калл не испытывал абсолютно никакого уважения к змеям,
равно как и к тем, кто отступал перед ними. К гремучкам он относился как к
комарам, разделываясь с ними одним ударом с помощью любого предмета,
оказавшегося под рукой.
- Пусть тот, кто замедляет ход при виде змеи, всю жизнь ходит пешком, -
часто поговаривал он. Это заявление, как и многое из того, что говорил Калл,
было совершенно недоступно пониманию образованного человека.
Август предпочитал придерживаться менее агрессивной философии. Он
считал, что надо дать живым существам время подумать. Поэтому он постоял на
солнце, пока гремучка не успокоилась и не уползла в дыру. Тогда он протянул
руку и вытащил кувшин из грязи. Год выдался сухим даже по меркам Лоунсам
Дав, так что весны хватило лишь на эту небольшую грязную лужу. Свиньи по
полдня проводили около погреба, пытаясь добраться до грязи, но пока еще дыры
в сооружении были недостаточно велики, чтобы они могли протиснуться сквозь
них.
Мокрая холстина, которой был обернут кувшин, как магнит притягивала
сороконожек, так что Август сначала убедился, что ни одна не забралась под
тряпку, и лишь тогда откупорил кувшин и сделал скромный глоток. Одному
белому брадобрею в Лоунсам Дав, тоже теннессийцу по имени Диллард Браулей,
приходится сейчас брить бороды, стоя на одной ноге, потому что он
недостаточно остерегался сороконожек. Две твари наиболее злобной красноногой
разновидности ночью забрались ему в штаны, а Диллард торопился встать и
поленился встряхнуть штаны как следует. Нога его после этого не то чтобы
вовсе отгнила, но попортилась порядочно, так что семья забеспокоилась насчет
заражения крови и уговорила Дилларда и Калла отпилить ее.
В течение года или даже двух в Лоунсам Дав был настоящий доктор, но у
этого молодого человека не хватило здравого смысла. Один
vaquero[пастух(исп.)], довольно паршивый малый, которого все давно были бы
рады вздернуть, как-то по пьянке заснул ночью и позволил клопу заползти ему
в ухо. Назад клоп дороги не нашел, но двигался достаточно энергично, чтобы
расстроить vaquero, которому удалось упросить молодого доктора попытаться
извлечь клопа. Молодой человек старался изо всех сил, лил в ухо теплую