"Алистер Маклин. Когда пробьет восемь склянок" - читать интересную книгу автора

недостаточно осторожны, и теперь они успокоились навеки. То,
что с ними произошло, непременно случается с людьми нашей
профессии и однажды случится и со мной. Не имеет значения,
насколько ты силен и бесстрашен, рано или поздно встретишь
кого-то умнее, сильнее и бесстрашнее тебя. И этот кто-то будет
держать в руке полудюймовую стамеску, невероятно трудные годы
твоих побед, успехов, достижений превратятся в ничто, потому
что ты и не заметишь, как он придет.
И я послал их на смерть. Не намеренно, не сознательно, но
последнее слово было за мной. Это были моя идея, мое творение,
только мое, но я опроверг все доводы и уговорил нашего
недоверчивого и весьма скептичного шефа, я добился, если и не
энтузиазма, то хотя бы неохотного согласия. И я сказал этим
двоим - Бейкеру и Дельмонту,- что, если они будут играть мою
игру, ничто им не угрожает, и они поверили мне слепо, и играли
мою игру, и вот они лежат мертвые передо мной . Никаких
сомнений, джентльмены, положитесь на меня, только не забудьте
предварительно составить завещание...
Больше здесь делать было нечего. Я послал двух человек на
смерть, и этого уже не переменить. Пора уходить.
Я открывал наружную дверь так, как вы открывали бы дверь в
подвал, зная, что он битком набит кобрами и тарантулами. Так,
как вы открывали бы эту дверь, потому что я открыл бы ее не
задумываясь, если бы знал, что кобры и тарантулы - единственные
обитатели этого корабля. Как безопасны и добродушны эти
маленькие гады по сравнению с теми представителями homo
sapiens, которые разгуливали по палубе сухогруза "Нантсвилл"
этой ночью.
Когда дверь открылась полностью, я еще долго стоял на
пороге. Долго стоял, не шевеля ни единым мускулом, почти не
дыша; когда стоишь вот так, кажется, что за минуту проходит
полжизни. Единственное, что жило во мне,- это уши. Я все стоял
и слушал. Слышно было, как бьются волны о борт корабля, время
от времени - низкое металлическое громыхание, когда "Нантсвилл"
отрабатывал машиной против ветра на якоре, завывание ночного
ветра, раз донесся хриплый одинокий вскрик кроншнепа. Голоса
безлюдья, безопасности, голоса ночи и природы. Не те голоса,
что я пытался обнаружить. Эти были просто частью ночной тишины.
А чужих голосов, голосов тревожных, угрожающих, опасных не
было. Ни звука дыхания, ни осторожных шагов на палубе, ни
шороха одежды - ничего. Если кто и караулил меня здесь, то он
обладал терпением и осторожностью духа, а я не боялся духов в
эту ночь, я боялся человека - человека с ножом, револьвером или
со стамеской в руках. Без единого звука перешагнул я через
порог.
Мне не доводилось спускаться ночью по Ориноко в открытом
каноэ, никогда тридцатифутовая анаконда не бросалась на меня с
дерева, чтобы задушить своими кольцами, тем не менее я с
легкостью могу описать, какое при этом возникает ощущение,
Поистине звериная энергия и дикая свирепость пары огромных рук,