"Йен Макдональд. Камень, ножницы, бумага (альтернативная фантастика) " - читать интересную книгу автора

Я становлюсь на колени возле его кровати.
- Мас... - мягко касаюсь его плеча.
- Нет! Нет! - кричит он. - Оставь ее!
- Мас? Ответа нет.
- Мас?
Нет ответа. Я сижу и жду, пока душевный шторм, чем бы он ни был, не
утихает и Мае не погружается в спасительный сон. Нас двое. Мы пилигримы. Я
присоединяюсь к Масу и сплю теперь уже до рассвета без всяких снов.

Вокруг сияет теплый солнечный день. Мы вброд переходим реку Иосино и
древней тропой хенро поднимаемся вверх. У Десятого храма кончается
буддийская долина, начинаются буддийские горы. Дзен - дух долины, Сингон -
дух горных вершин. И как дух Дзен отличается от духа Сингона, так и теплый
солнечный свет долин отступает перед более суровым климатом гор. С запада
наползают серые махины туч, через час уже льет холодный дождь. Дождь и
грязь. Эта парочка близнецов-братьев - настоящее проклятие для хенро. Ноги
заляпаны, велосипеды отяжелели от мокрых комьев, лица и руки онемели от
студеных струй. Дождь стекает с наших пластиковых накидок и паломнических
шляп. Дорога крутая и скользкая, целый час едем на самой низкой скорости,
частенько приходится тащить наших коней волоком. Вперед, вперед, сквозь
ветер и налетающий дождь. Полная концентрация сил. Абсолютное изничтожение
бытия. Одиннадцатый храм пребывает в заброшенности и запустении, разрушается
от вандализма акира. Среди исчерканных ими стен мы видим остатки костров, на
которых готовили пищу, кучи банок из-под пива, серебряную фольгу от готовой
еды, презервативы, иглы, гниющие биодвигатели и батареи, пустые патроны.
- Мне это не нравится. - Мас явно поражен. Целая стая голубей вылетает
из-под карниза разрушенного зала Дайцы. Я заметил, что на некоторых прилипли
паразитические зооморфы. Посчитав все это дурным предзнаменованием, мы снова
налегли на педали.
От Одиннадцатого до Двенадцатого храма полдня пути, тропа пилигримов
ведет мимо еще двух храмов, но они не считаются Святыми местами. Оба они,
как и Одиннадцатый, заброшены и разорены. Вперед. Все время в гору. Мой
разум туманится. Чувственный мир тает, его раздражители уже не касаются
мозга. В памяти всплывают образы. Я больше не чувствую дождя и студеного
ветра, не ощущаю боли в икрах. Я вспоминаю.
Вспоминаю его жизнь.
Я называю его "он", хотя у него то же лицо, то же имя, тело и разум,
что и у меня, но он мертв. Очевидно и бесспорно. Мертв. Убит. Не пулей и не
ножом. Не тонкой проволокой-удавкой толщиной в одну молекулу в каком-нибудь
безымянном городке в Центральной Европе. Не наркотиками и не ядом. Он убит
чувством вины. То, что осталось от него, пустая обертка, жмет сейчас на
педали прихотливо раскрашенного велосипеда на склоне японской горы. Шелуха.
Горстка праха.
Я вспоминаю.
В день, когда был зачат Этан Ринг, Западная Германия выиграла Кубок
мира. Из приемника в грузовичке компании "Саут Миммз Сервис",
припаркованного у шоссе М25, неслись сладкие звуки Nessun Dormas в
исполнении Лючано Паваротти, а Никки Ринг, двадцати с чем-то лет,
безработный и без всякой надежды на работу, сливался в бурном пятиминутном
коитусе с голландкой, во-дительницей грузовика.