"Эрик Маккормак. Празднество" - читать интересную книгу автора

стройном ряду. Пистолет поднимает пятый.
Внезапно я впадаю в панику. Почему, черт возьми, почему я выстрелил так
скоро?! Я смотрю на мэра, и мне хочется закричать - это нечестная игра! Но
лицо мэра не выражает ничего, брови его сведены, он поглощен игрой, и
толпа - тоже. Я чувствую, все - против меня, каждый надеется, что я
ошибся, что пуля окажется в последнем пистолете, что удастся насладиться
еще одним убийством.
Я смотрю прямо в пистолетное дуло. Ноги дрожат. Нет, нельзя показывать,
что страшно, нельзя - таковы правила. Интересно, что ты чувствуешь сейчас
- среди противостоящих, что ты чувствуешь, глядя на меня? Интересно - это
ты сейчас целишься? Интересно, а каково это - умереть?
Палец на спусковом крючке. Я задыхаюсь.
Выстрела нет.
Весело! Мне вдруг становится весело! Я жив! И игра начинает доставлять
мне удовольствие! Почему же зрители молчат, молчат как мертвые? Я уже дал
им почти все, что только может дать игрок... Последний из противостоящих.
Может, через пару секунд меня не будет? Плевать. Я ничего не хочу. Только
закончить игру.
Шестой и последний поднимает пистолет - очень медленно, опытным
движением, точь-в-точь как ты, когда тренировался перед празднеством. Если
б я только мог рассмотреть глаза! Пожалуйста, это же такое блаженство -
знать, что сейчас стрелять будешь ты, прошу тебя, подай хоть какой-нибудь
знак!..
Палец вот-вот нажмет на спусковой крючок. Сейчас я услышу резкий
хлопок, услышу выстрел, увижу, как летит пуля, почувствую, как металл
пробьет мне череп, вонзится в мозг. Сердце выпрыгивает из груди, и я
кричу:
"Это ты?"
Щелчок... и ВЫСТРЕЛА НЕТ.
Ничего не изменилось. Колотящее в ребра сердце. Пропотевший насквозь
зал. Светящие вниз прожектора. Шеренга противостоящих. Молчащие зрители.
Как во сне, я вижу - подходит мэр. Без улыбки, без особого энтузиазма
поздравляет меня и шепчет, что мне, пожалуй, пора. Празднество закончено.
Только вот...
Странное оно какое-то, это всеобщее молчание. Почему никто не рад - я
ведь выжил! Почему такие мрачные лица у зрителей, даже у детей? Я
отталкиваю руку мэра. Я иду сквозь строй противостоящих, к телу, боком
лежащему на полу, в луже крови. Пять фигур по-прежнему стоят по обе
стороны, стоят не шевелясь. Я наклоняюсь. Я судорожно вцепляюсь в волосы.
Длинные волосы волной выплескиваются из-под капюшона, светлые волосы,
мокрые от крови. Волосы, которых я касался, засыпая и просыпаясь, столько
лет. Мэр пытается отвести меня от тела, и я отпихиваю его. Пистолет.
Пистолет, до сих пор зажатый в твоей руке. Я, опускаясь на колени,
разжимаю твои еще теплые пальцы. Я проверяю заряд.
Знаешь, а в твоем пистолете тоже не было пули...
Помню, я уезжал из деревни на следующее утро, очень рано, туманное
выдалось утро, вполне обычное для столь холмистых мест, особенно в это
время года. Помню, мэр и хозяин гостиницы помогли мне донести вещи до
такси. Остальные жители деревни, должно быть, еще спали. Мэр, не то что
два года назад, не пригласил меня приезжать еще.