"Кит МакКарти. Окончательный диагноз ("Джон Айзенменгер" #3) " - читать интересную книгу автора

Мелькиор снова что-то зашептал Ормонду в ухо, и опять его слова
прозвучали как неведомый миру сиротский щебет: "Эскин - уйти".
Ормонд заколебался, но острие ножа еще глубже врезалось в его кожу.
- Сгинь, - прошипел он, обращаясь к своему подпевале.
И Эскин неохотно удалился.
Теперь они остались одни, но Мелькиор не спешил. Совершенно не думая о
том, что их могут прервать, Мелькиор с бесстрастным видом выждал три минуты;
и если Мартину это время показалось долгим, то для Ормонда оно было
бесконечным. Темный мрачный коридор с измазанными кровью стенами и тусклым
освещением напоминал ему какую-то усыпальницу, но он молчал и, застыв,
ожидал решения Мелькиора.
Мелькиор разрешил ситуацию, не говоря ни слова: с мясницкой точностью
он провел ножом по горлу Ормонда, разрезав кожу, но не повредив горла. Это
было больно, но не смертельно.
И лишь в самом конце Мелькиор чуть нажал на лезвие, так что оно задело
яремную вену. Кровь хлынула фонтаном, но умереть от этой раны Ормонд не мог.
Обмочившись от страха и хватая ртом воздух, Ормонд повалился на пол.
А Мелькиор отправился на перерыв.
Эта вечность, проведенная в полной тишине с неведомой и неукротимой
силой, возымела свое действие - Ормонд никогда никому не рассказывал о том,
как легко он стал жертвой чужого скорого суда, и уж тем паче он не пытался
больше учить Пендредов Правилам.

Мартин Пендред был арестован в половине девятого вечера. Этот арест не
сопровождался демонстрацией высот дедуктивного метода и не являлся
результатом мастерски проведенной полицейской операции. Он всего лишь стал
следствием длительного бодрствования четырех офицеров, наблюдавших за
передней и задней дверью дома Пендреда, ибо, когда они подошли к нему, он не
только не попытался от них убежать, но даже не выказал удивления. Когда его
окликнули, он просто обернулся с таким же невозмутимым выражением лица, как
всегда. А когда его повели к машине, он шел с таким видом, словно
отправлялся на прогулку с друзьями.

- В чем дело?
Питеру принадлежал большой обособленный участок на краю оленьего
заповедника. Его дом источал комфорт и был покрыт позолотой изящества. В
конце большого сада высилась дубовая роща, спускавшаяся к ручью, который был
границей владений. Окна трех из шести спален под разными углами выходили на
луг, а остальные на сад, сквозь который шла гравиевая дорожка. Отдаленный
звук машин, долетавший до слуха Беверли, был различим ровно настолько, чтобы
напоминать ей о высокомерии исполнительных органов.
Они сидели в столовой. Французские окна были распахнуты, и в комнату
вместе с сумеречным светом втекал аромат свежескошенной травы.
- Телефон.
Питер улыбнулся. У него был большой добродушный рот, и, когда он
улыбался, улыбка охватывала все его лицо, придавая и без того лучившимся
юмором глазам непреодолимую притягательность.
- Я догадался, Беверли. - Он никогда не пользовался ее сокращенным
именем - казалось бы, это должно было создавать между ними холодную
отчужденность, однако вызывало в душе Беверли только теплые чувства. -