"Кит МакКарти. Окончательный диагноз ("Джон Айзенменгер" #3) " - читать интересную книгу автора

постель? Эта дрянь была очень недурна - Елена не могла не признать этого, -
но ничего завораживающего в ней не было. В ней не было ничего гипнотически
непреодолимого, что могло бы извинить его поступок, заставить его лишиться
сознания и прийти в себя лишь в посткоитальном объятии.
Значит, он знал, что делает, и, вероятно, надеялся на то, что ему
удастся спать с ними обеими. Этот вывод звучал как приговор, за которым
должна была последовать казнь. Без права смягчения и апелляций.
И, кипя от возмущения, Елена начала втирать пальцами шампунь в свои
короткие густые волосы.
Они знали, а она продолжала оставаться в неведении. Этой суке, наверно,
это нравилось, так же как ей доставило удовольствие приоткрыть свою тайну.
"Да, кстати. Ты же знаешь Джона? Он ведь тебе, кажется, небезразличен? Ты
считаешь его особенным и неповторимым? А может, он не такой уж неповторимый,
как ты думаешь..."
Елена почувствовала, как вместе с потоками горячей воды ее затапливает
чувство обиды, и принялась энергично тереть шею, плечи и грудь.
И именно в этот момент она нащупала уплотнение.

Райт делал это уже в двухсотый раз, и этот случай ничем не отличался от
предшествующих ста девяноста девяти. Именно из-за этого повтора чувств,
мыслей, фраз и обстоятельств он опасался, что не сможет на должном уровне
разыграть предписанный ему сценарий. Он боялся оказаться заурядным актером в
давно идущей пьесе, который лишь повторяет слова, воспроизводит жесты и
пытается изображать чувства.
Он сидел в комнате вместе с Амандой Кларк, весьма мужеподобным
констеблем среднего возраста, и Дэвидом Мюиром, вдовцом Дженни. Кларк сидела
рядом с Мюиром, и Райт сразу заметил, что она глубоко потрясена - ее
довольно грубые черты выражали такую скорбь, какой он никогда еще не видел
на ее лице. Это больше, чем что-либо другое, вывело его из состояния
подавленной и циничной усталости и дало возможность по-новому взглянуть на
происходящее. Если даже Кларк испытывала такие чувства - а она была знакома
с вопиющими картинами убийств не меньше, чем он, - значит, и он мог
пробудить в себе сострадание и скорбь. В конце концов, Дэвид Мюир овдовел
таким жутким образом, что уже одно это заслуживало несколько более глубоких
чувств, чем отвращение.
Райт ощутил, как в нем просыпается сознание того, что произошло, - не
только фактов, но всех физических, духовных и интеллектуальных последствий
этого чудовищного поступка. Все это явилось Райту в каком-то акте
откровения.
Дэвид Мюир плакал, и его покрасневшие глаза выглядели больными и
воспаленными. Райт много раз видел, как люди реагируют на утрату близких. Он
был свидетелем молчаливого, но непреклонного отрицания, искреннего и
деланого приятия, холодной и бурной ярости и потрясения, от которого
подкашивались ноги. Он видел сломленных и раздавленных людей и видел, как
люди изображали потрясение, и тогда он сразу понимал, что имеет дело с
убийцами.
Однако в поведении Дэвида Мюира не было ничего нарочитого. Узнав о
смерти своей жены несколько часов назад, он пребывал в подавленном
состоянии, пытаясь найти ответы на вопросы, на которые никто не мог
ответить. Это было только началом, и он был обречен на то, чтобы