"Кит МакКарти. Пир плоти " - читать интересную книгу автора

сознанием высоты и ответственности собственного положения. И это сознание не
выжало бы ни одной слезинки из его глаз и не помешало бы Шлемму смешать
Айзенменгера с грязью, случись последнему не выполнить какую-либо из своих
обязанностей.
Подыскивая ответ, в котором Шлемм не смог бы найти и намека на
раздражение, Айзенменгер подумал, что даже окраска у декана была защитной:
румяное красновато-коричневатое лицо как нельзя лучше гармонировало с
дубовыми панелями и инкрустациями. Несомненно, такой цвет его лицо приобрело
благодаря бесконечным университетским ланчам и обильному употреблению
портвейна и коньяка.
- Вы же понимаете, что я заведую музеем всего три с половиной года...
Даже сам он почувствовал, что сказанная им фраза прозвучала слишком уж
пафосно.
- Вот-вот.
А это что могло бы означать? Айзенменгер запнулся, не в силах понять,
что имеет в виду декан Шлемм. По-видимому, звук, вырвавшийся изо рта декана,
произвело некое перкуссионное устройство, встроенное туда для прерывания
мыслительного процесса.
- ...но могу заверить вас, что за это время музей не принял ни одного
экспоната без соответствующего одобрения компетентных лиц.
Если его ответ и удовлетворил Шлемма, тот ничем не показал этого.
Кабинет декана походил на дворцовые покои, и не случайно. Некогда он
был гостиной средневекового дворца, и его отделка - хотя и относящаяся не к
тому далекому времени, а появившаяся в результате реставрации в
Викторианскую эпоху - смутно напоминала об этом. Потолок был таким высоким,
что в помещении вполне мог установиться собственный микроклимат, стены
кабинета украшали геральдические эмблемы, окна, разместившиеся в эркерах,
были отделаны свинцом. Одним словом, антураж заставлял вспомнить о временах
священной инквизиции, не хватало только людей в пурпурных одеждах.
Декан повернулся к другому своему коллеге:
- Что вы скажете, Александр?
Александр, носивший фамилию Гамильтон-Бейли, заведовал отделением
анатомии и по своим научным заслугам вполне заслуживал того, чтобы занимать
столь высокий пост. Однако его тщедушная фигура и скромная, чуть ли не
застенчивая манера поведения создавали впечатление, будто он не столько
занимает это место, сколько держится за него, сам находясь где-то сбоку. Тем
не менее Айзенменгер симпатизировал Александру, ибо тот был неизменно учтив
и не держался с той презрительной враждебностью, которая свойственна
большинству столпов академического сообщества.
Гамильтон-Бейли ответил не сразу, словно ему требовалось время, чтобы
вернуть свое внимание, до этого сосредоточенное на каком-то отдаленном
предмете, обратно в комнату.
Маленький и хрупкий, профессор был к тому же очень бледен, и
Айзенменгер подумал, что коллегу мучит похмелье или какое-то вирусное
заболевание. Гамильтон-Бейли отреагировал на вопрос декана робкой улыбкой,
больше похожей на какой-то условный знак из масонского ритуала.
Ученые мужи, перед которыми отчитывался Айзенменгер, напоминали ему
двух животных одного вида, но совершенно разных пород. Декан был охотничьей
собакой, поджарой, мускулистой и грациозной, никогда не забывавшей о том,
как она выглядит в глазах окружающих, в то время как профессор анатомии