"Энн Маккефри. Мастер-арфист ("Всадники Перна")" - читать интересную книгу автора

Мерелан улыбнулась мужу - так широко, что на щеках у нее появились
ямочки; она вновь сделалась прежней Мерелан - какой она была до
беременности, той Мерелан, которая всецело принадлежала ему. Петирон обнял
жену и привлек к себе: он старался быть осторожным - ведь она такая
тоненькая и хрупкая... Петирон снова вспомнил, что едва не потерял ее, и
уже готов был отстраниться, но Мерелан сама крепко прижалась к нему.
- Это уже не опасно, - пробормотала Мерелан, и Петирон пылко сжал ее в
объятиях.
Ему так долго приходилось сдерживать свою страсть! А сейчас они даже
могли не бояться, что малыш проснется не вовремя и помешает им: маленький
Роби спал в фургоне Далмы, в запасной колыбельке. Наконец-то он, Петирон,
мог любить Мерелан, ни на что не оглядываясь и ничего не опасаясь! И она
отвечала ему с не меньшим пылом.
Пожалуй, в этом путешествии на юг и вправду что-то есть.
Три недели они неспешно ехали к южной оконечности Южного Болла, и в
какой-то момент Петирон осознал, что был измотан не меньше Мерелан - и
эмоционально, и физически. В Доме арфистов его со всех сторон окружали
музыка и музыканты, и это заставляло думать лишь о музыке и том, что
необходимо для ее исполнения, - инструментах и голосах. Здесь, в дороге над
ним не имело власти то подспудное состязание, в которое вольно или невольно
втягивались обитатели Дома арфистов, то стремление, которое подталкивало их
сочинять все более сложные и величественные произведения. И впервые с того
дня, как он сделался учеником арфиста, Петирон осознал все богатство - и
безыскусную простоту - простой повседневной жизни.
Петирон вырос в Телгар-холде - одном из Великих холдов Перна, - и ему,
по большому счету, не приходилось сталкиваться с бытовыми проблемами. То же
самое можно было сказать и о его жизни в Доме арфистов. Он привык
относиться ко многим вещам как к чему-то само собой разумеющемуся -
например, к пергаменту хорошей выделки, который он обычно исписывал лист за
листом, без счета, стоило лишь возникнуть какой-то идее. Теперь Петирон
научился писать экономно, мелким почерком, так, чтобы на листе умещалось по
нескольку мелодий.
Еще одной вещью, о которой Петирон обычно не задумывался, была еда. В
цехе, садясь за обеденный стол, он не задавался вопросом, как добывались
эти продукты и кто их готовил. Теперь же он учился у торговцев охоте и
рыбной ловле, а вместе с женщинами собирал хворост для костра, орехи, а
потом, когда караван добрался до более теплых краев, еще и всяческую
зелень, фрукты и ягоды.
Теперь Петирон мог целый день напролет идти пешком вместе с
торговцами, и Мерелан, поправившаяся и загоревшая, не отставала от него.
Часть пути она проделывала в обществе Далмы и других молодых матерей; они
шли медленно, приноравливаясь к детям. Кашель, терзавший Мерелан, исчез, и
к ней вернулась та поразительная живость и красота, что пленили сердце
Петирона пять Оборотов назад. И Петирон начал понимать, насколько же
ограниченным сделался он за годы жизни в Доме арфистов; он так глубоко
погрузился в тонкости музыкального творчества, что позабыл обо всем прочем.
Позабыл про обыкновенную жизнь.
Караван остановился на три дня на станции скороходов, и станционный
смотритель, в соответствии с обычаем, разослал скороходов, чтобы сообщить
окрестным жителям о прибытии торговцев.