"Майра. Пророк " - читать интересную книгу автора

разновидность роскоши. Когда твоя жизнь никак не зависит от того, черкнул ты
сегодня несколько строчек или нет - то, значит, это не насущная
необходимость, а что-то вроде прихоти. Согласен?
Дима искоса посмотрел на Межутова. В этом быстром взгляде была
недоверчивость, но за ней Александру вдруг снова почудилось уже знакомое,
холодное, даже как будто инородное любопытство. И усмешка.
- У вас, Александр Николаевич, все слишком просто получается. А как же
священное звание Поэта, Божий дар и прочие высокие материи? Жало мудрыя
змеи? Угль, пылающий огнем? И неужели все это, - Дима похлопал себя по
карману, из которого торчал крешек "Батумских акварелей", - написано легко и
быстро, за чашкой кофе?
- Не все, - уклончиво ответил Межутов. Пушкинские слова в устах Димы
неприятно его поразили: он услышал в них перекличку со своими собственными
мыслями в храме, и ему почему-то стало от этого тревожно. - Хотя и за
чашкой, бывало, тоже пробовал. Священное звание - это, конечно, здорово, но,
боюсь, не про меня. Я-то просто в себе и в окружающем пытаюсь разобраться.
Наверное, это действительно прихоть, но в повседневности все так перепутано:
время течет, одно событие наслаивается на другое, смысл их размывается,
очень быстро утрачивается. Вот поэтому я в стихах свою жизнь заново
перемалываю и смотрю, какая выходит мука...
- Ну, и какая же?
Александр поморщился: заданный с явной иронией вопрос был похож на
выстрел и отозвался неожиданной головной болью. Откровенничать расхотелось.
- Серенькая, если честно. То ли жить надо лучше, то ли молоть...
Молодой поэт глубоко вздохнул, вытянул длинные тощие ноги, которые, как
с внезапной жалостью почудилось Межутову, отличались от палки его метлы
только тем, что были продеты в узкие дудки джинсовых брючин.
- Да уж... А ведь тяжело бывает смириться с тем, что ты - не Пушкин! -
вдруг ни с того ни с сего сказал Дима, то ли опять ерничая, то ли всерьез.
Межутов с грустью понял, что говорят они на совершенно разных языках и
болят у них совершенно разные места, но спорить не стал: он помнил, как в
молодости тоже с трудом примирялся с тем, что каждый талант имеет границы.
Ему только все меньше нравилось это настойчивое упоминание Пушкина. С одной
стороны, понятно: Пушкин всегда первым приходит на язык, когда начинают
рассуждать о поэзии. С другой, ведь и сам он тоже, стоя на литургии,
вспоминал именно Пушкина, и именно то стихотворение - про "жало мудрыя змеи"
и "угль, пылающий огнем"...
- Это точно. Тут нужно только хорошенько взвесить, смог бы ты за свою
гениальность платить по высшему разряду или нет.
Дима пожал плечами, вернее, даже не пожал, а дернул в раздражении.
- Да кто сейчас платит-то? Царя нет, охранки нет, цензуру последнюю и
то скоро снимут... В Сибирь за стихи давно уже никого не ссылают. На дуэлях
не дерутся. Вот вы за свой талант много платите?
Александр почти физически почувствовал, как Димины пальцы небрежно
теребят в кармане телогрейки картонную обложку "Батумских акварелей". Что
ответить, он не знал. Попытался пошутить:
- Считается, что это мне за него платят! - но тут же пожалел о
сказанном: вышло цинично и пошло, как будто соврал на ходу.
Зато Дима, похоже, был очень доволен ответом.
- Вот-вот, - сказал он с усмешкой. - Мне нравится, что вы про это