"Майра. Пророк " - читать интересную книгу автора

резной деревянный крест, обрамленный венком из живых астр, и все
новоприбывшие обязательно подходили, били кто поясные, кто земные поклоны и
прикладывались к нему. Межутов тоже подошел, неловко поклонился, коснулся
прохладного дерева губами. На мгновение уловил легчайший кипарисовый аромат,
а больше не ощутил ничего, и от этого почувствовал себя неуютно.
Над головами бойко и весело затрезвонил небольшой колокол, певчие
заняли свои места на клиросе, и началась служба. Поначалу, как обычно,
Александр слушал внимательно.
Его поражало, что на этом старинном, угловатом и тяжеловесном языке с
многочисленными "аще", "яко же" и "паче" можно петь, что это пение звучит
естественно и от него что-то смутное ворочается в душе, даже когда смысла
понять невозможно. Сегодня он особенно ясно ощущал чужеродность этого языка,
а вернее, наоборот, свою чуждость ему, и это вдруг показалось страшным
несчастьем. Шершавые слова царапали слух, мешали, мелкими занозами ныли в
сердце. Построение фраз напоминало узор на какой-то жесткой дорогой ткани,
вроде парчи или плотного шелка; у этого узора была своя логика, но
непривычная, неудобная, как будто и не предназначенная для понимания людьми.
- Человек, яко трава, дние его, яко цвет сельный, тако оцветет: яко дух
пройде в нем, и не будет, и не познает места своего...
Потом Межутова захватили и отвлекли собственные раздумья, так что он
ненадолго очнулся, только когда запели второй антифон. Александр стоял,
склонив голову, смотрел на носки своих башмаков и не мог понять, что же его
так взволновало. Мысли метались суетливо, беспорядочно и как будто
захлебывались, ни одну не удавалось додумать до конца.
- ...хранящаго истину во век, творящаго суд обидимым, дающаго пищу
алчущим...
Горечь не проходила. Напротив, слова псалма усиливали ее, своей
чуждостью обостряя чувство отъединенности. Межутов вдруг с тоской осознал,
что, не будучи своим здесь, он давно перестал быть таковым и там, в мире,
шумевшем снаружи: в кругу прежних знакомых, среди привычных вещей, даже в
звучании собственных стихов...
"Господи, господи, что за тайное уродство скрывается во мне? Почему я
не могу просто жить и быть довольным судьбой, как все вокруг? Я еще не стар,
не жалуюсь на здоровье, у меня хорошая семья, мне в жизни сопутствует удача.
Меня окружают неплохие люди... Ты ничем не обидел меня на этой земле. Чего
же мне еще не хватает?"
- Господь решит окованныя, Господь умудряет слепцы, Господь возводит
низверженныя, Господь любит праведники...
"Говорят, поэзия - это дар Божий. Мы так привыкли к этим словам, так
затаскали их в кухонных диспутах и высокопарных банкетных речах, что придали
им оттенок рутинной пошлости и совсем перестали вслушиваться в смысл. Если
это священный дар, то как можем мы использовать его так необдуманно и
своевольно, и даже намеренно обращать против Дарителя? Жуть охватывает,
когда представишь, какой властью над чужими умами и душами мы обладаем,
какие ключи находятся у нас в руках...
Было время, когда творчество приносило мне невыразимую радость, в нем
была суть всей моей жизни, любви, надежд: все, что я имел, все, что меня
окружало, было неизбежно пронизано им. Почему же теперь все изменилось? Я
по-прежнему пишу, я признан современниками, того и гляди, еще при жизни
угожу в классики... Читатели обращаются ко мне с благодарностью: многим мои