"Майра. Оливия и Смерть " - читать интересную книгу автора

огорчился, и посмеялся.
В комнатах наверху было тепло и уютно. Следы его вчерашнего буйства
после ссоры в кабачке оказались убраны, словно их и не было. Стихотворец
ощутил укол стыда. "Такому человеку, как я, грех иметь хороших слуг, -
подумал он даже с некоторой досадой. - Я должен был бы жить в доме,
напоминающем хлев, и одеваться в залитые соусом и вином сюртуки - учитывая
мой характер и мои привычки. За что Бог наказал этих бедняг, послав им
такого хозяина? Впрочем, не думаю, что Халеас был намного лучше".
Утешив себя таким образом, он уселся в кресло, стащил сапоги, налил
себе немного вина из графина, изображавшего Древо познания добра и зла,
оплетенное Змием, и глубоко задумался.
Итак, дело действительно серьезно. Может, конечно, оказаться, что
Мариэнелю понадобилось от него что-то другое, незначительное или просто не
относящееся к герцогской фамилии, но лучше заранее приготовиться к худшему.
При тех порядках, которые приняты во дворце, никто из живущих там просто
физически не может обладать абсолютно здоровым нутром. Скажем, Оттон
страдает болезнью печени. Он наверняка ею страдает - у него очень плохой
цвет лица. Сейчас недуг обострился, и один Бог знает, сколько еще протянет
герцог, если болезнь неизлечима.
Или, возможно, у него открылась язва и он исходит кровью изнутри.
Представив такое, поэт содрогнулся. Чего ради он перебирает все эти
привычные здесь заболевания? Ведь он не врач и все равно не сможет помочь
Оттону. Он мог бы быть полезен Вальтеру в том случае, если его отец вскоре
действительно скончается. Мальчика наверняка ждет незавидная участь
изгнанника, мать его защитить не сможет, да и захочет ли? Герцогиня была, с
точки зрения Патрика, странной женщиной. Она уже давно потеряла интерес к
делам сына, пожалуй, с тех пор, как выяснилось, что он, несмотря на глухоту,
вполне самостоятелен. В последнее время по дворцу ползли осторожные слушки о
необычном внимании младшего герцога Эдварда к увядающей прелести супруги его
старшего венценосного брата. Эдвард не был красив, но ему приписывали
множество побед над женщинами - возможно, он сам распускал эти сплетни, а
возможно, это делали другие из желания подольститься к нему.
Мысли Патрика внезапно вернулись к разговору за обедом. Он вспомнил
раскрасневшееся сморщенное личико Германии и с удивлением подумал, что ей
все еще идет румянец. Потом попытался представить себе, каким был этот
Густав, но самым красивым мужчиной, которого он смог вообразить, был его
друг Мартин, некогда служивший матросом на океанских судах.
Патрик отхлебнул вино из высокого стакана, и разлившееся вниз по горлу
тепло внезапно отбросило его далеко в прошлое.
В отличие от Германии, он был еще не стар, и в его памяти ютилось,
дожидаясь своего часа, множество странных и грустных воспоминаний из тех,
которые люди не жаждут вызывать часто, из тех, что причиняют боль и спустя
много лет. Патрик еще не дожил до того возраста и состояния души, когда
скорбь об утраченной любви способна наполнить существование иным смыслом, он
еще не питался памятью, он еще не до конца утратил силы жить. И Оливия, его
Оливия, сестра его друга Джеле Стела, умершая от лихорадки в совсем юном
возрасте, нечасто являлась ему - теперь, после того, как он написал либретто
к их с Гунтером опере.

***