"Майра. Оливия и Смерть " - читать интересную книгу автора

Те стихи вспыхнули в нем, как музыка, он хорошо это помнил, хотя прошло
уже больше десяти лет. Патрик тогда только получил звание придворного
стихотворца Оттона, и честолюбивые мечты переполняли все его существо, даже
печаль об умершей возлюбленной оттеснялась ими на задний план и возвращалась
только по ночам, когда он оставался в одиночестве. Такое случалось редко: у
него впервые появилось достаточно денег, чтобы позволять себе... То,
последствия чего теперь обрамляют складками его стареющую фигуру на животе и
боках, а также набрякают по утрам под глазами.
Но однажды ночью он проснулся и больше не спал, он лежал, слушая
отдаленный божественной красоты голос, выводивший где-то внутри него:
- Оливия, цветок бесценный,
Сияй небесной красотой!
О ангел! Над землею бренной
Лети и дай душе покой!
Оливия, лучистый свет...
Оливия, мечта моя...
Зачем, зачем я лишь поэт,
Лишенный крыльев и огня!
Незримый хор подхватил звуки арии, и новые инструменты присоединили к
мелодии свои мощные и одновременно нежные голоса...
Наутро, совершенно истощенный физически, но подстегиваемый нервным
возбуждением, он явился домой к Гунтеру Лоффту, своему молодому
приятелю-музыканту, и поднял того с постели. Патрик отчетливо помнил, что у
него от напряжения дрожали руки, он рассыпал листки со стихами и ползал по
полу, собирая их, пока недовольный, невыспавшийся Лоффт возился в кресле,
зевал и сердито кутался в халат. Стихи не произвели на него особого
впечатления, а когда Патрик попытался напеть услышанную среди ночи арию
ангелов своим хриплым надтреснутым голосом, музыкант и вовсе рассвирепел.
- Чего ты от меня хочешь? Я лег спать два часа назад, я писал мессу для
Сретенья! И тут являешься ты, что-то несвязно лепечешь, читаешь какие-то
назойливые, бездарные вирши и хочешь, чтобы я прыгал от счастья? Иди домой,
дай мне спокойно отдохнуть! Приходи вечером, может быть, я соглашусь
послушать тебя еще раз. Все, оставь меня!
Возможно, они бы даже подрались, если бы твердо стояли на ногах. Но
минувшая ночь оказалась тяжела для обоих. Патрик швырнул исписанные листки
на пол перед Гунтером, резко повернулся и вышел. Ему хотелось упасть прямо
на дорогу и рыдать, рыдать... А потом наконец заснуть. Но у него хватило ума
отложить это все до дома.
Он снимал тогда несколько комнат в величественном здании на площади
Дней Творенья и имел только одного слугу, такого же молодого и неуклюжего,
каким был сам. Поэтому обстановка тогдашнего его жилья более соответствовала
его характеру и образу жизни, чем теперешняя. Он прошел к себе, выпил подряд
два стакана вина, пролив изрядное количество на несвежую рубашку, упал на
смятую неубранную постель, попытался заплакать - и заснул, как убитый.
Патрик провел день в кровати и вечером тоже никуда не пошел. Им
овладела странная апатия, он хотел писать стихи, но не мог, изломал
множество перьев, изорвал жуткое количество бумаги. Все валилось у него из
рук. Он просидел полночи в кресле, тупо глядя в камин, вспоминая...
Воспоминания были отрывисты, несвязны и болезнены. Его не пускали к Оливии,