"Майра. Оливия и Смерть " - читать интересную книгу автора

смуглого лица напоминал чеканку на старых дублонах. По-южному экспрессивный,
юноша на второй же день высказал Патрику свое возмущение:
- Послушай! Разве мы так часто видимся? Разве ты не можешь отложить
свои дела на несколько дней, чтобы мы с тобой прошлись по местным кабачкам и
вспомнили былое? Чем ты так непоправимо занят, что я весь день болтаюсь по
городу в одиночестве?
- Прости, я не успел рассказать тебе. Мы с Гунтером ставим оперу.
- Гунтер - это тот надутый петушок ростом с вот этот стол, который
сегодня примчался к тебе ни свет ни заря и устроил сцену по поводу какого-то
тенора?
Патрик рассмеялся, внутренне радуясь, что Лоффт не слышит этой
"лестной" характеристики.
- Он самый. Но ты несправедлив к нему. Он музыкант, композитор. Вся
музыка в этой постановке - его, а стихи мои. Уже нашлись исполнители на все
роли, кроме двух главных - Бертрама и Смерти. Бертрама должен петь местный
тенор, но он артачится, ему не нравится его партия. Видишь ли, музыка
Гунтера несколько... необычна. Он вообще любитель вводить всякие новшества.
- А кто будет петь партию Смерти?
Патрик вздохнул.
- Не знаю. Здесь нужен более низкий голос, мне кажется. Мы не сходимся
во мнениях с Лоффтом. Он хочет сделать Смерть бесполой, этакое порождение
зла с косой и прочими атрибутами, нагоняющими ужас. А я... мне кажется,
Смерть должна быть привлекательна.
Пабло вздернул густые иссиня-черные брови.
- Привлекательна? Ты что, хочешь сделать вашу оперу гимном Смерти?
- Нет. Не гимном. Я хочу понять, что заставляет человека добровольно
отказываться от жизни, когда он встает перед выбором. Музыка Гунтера многое
мне подсказала. Героиня в конце сама выбирает между двумя возлюбленными,
между двумя серенадами. И у публики должно быть ощущение, что у нее было
право выбрать именно так.
Пабло пожал плечами и откинулся в кресле, скрестив длинные ноги.
- Не понимаю. Кстати, а как называется твоя опера? О чем она?
- Мы назвали ее "Оливия и Смерть".
Молодой тореадор вздрогнул и повернул голову, их взгляды встретились.
- Оливия, - сказал он. - Вот оно что. Не думаю, что ей действительно
хотелось умирать.
Патрик, которого это знание мучило вот уже второй год, вздохнул.
- Уверен, что нет. Но эта опера - не для мертвых, а для живых. Для тех,
кто остался на грешной земле нести крест своих утрат. Уже то, что эти стихи
были написаны, служит мне большим утешением.
Юноша в ответ покачал головой.
- Чего мы будем стоить, если совсем утешимся? Это страсть делает нас
живыми - любовь, скорбь, ненависть, надежда... Тихая печаль - все равно что
тлеющая болезнь: ты не вполне жив и не совсем мертв.
Стихотворец рассмеялся, смех получился не слишком веселым.
- На взгляд здешних людей, ты дикарь, Паблито! Здесь не живут
страстями, здесь ходят на службу и посещают мессу. Все остальное протекает
за закрытыми дверями. Прежде мне казалось, что стоит заглянуть туда - и там
действительно обнаружатся страсти, интриги, тайны, - все то, о чем пишут в
романах. Но вот уже год, как я в столице и при дворе, и могу сказать тебе,