"Майра. Ген Истины " - читать интересную книгу автора

по-настоящему назвать близкой дружбой. Они познакомились десять лет назад в
Швейцарии, где произошло ужасное крушение поезда. Предполагалось, что это
был теракт. Гудерлинк тогда ощущал себя заново родившимся: он сам собирался
ехать этим поездом, а спасло его только то, что человек, с которым ему
необходимо было встретиться по поводу издания очередной книги, безбожно его
задержал. Писатель мчался на вокзал, внутренне проклиная партнера, и
проклинал его вдвое яростнее еще полчаса после отхода состава - пока не
узнал о крушении. Когда узнал и услышал о предполагаемом количестве жертв,
то опустился на мягкую скамью в зале ожидания и заплакал.
- Там был кто-то из ваших родных? - услышал он над собой участливый
голос.
- Нет... нет... Это я... я должен был ехать этим поездом!
По лицу незнакомца, задавшего вопрос, промелькнула какая-то тень.
- Надо же... Я тоже. Значит, мы еще зачем-то нужны на этой земле, -
мягко сказал он, присаживаясь рядом. Это и был Алсвейг.
Следующим совпадением оказалось то, что они из одного города. И вот уже
десять лет они встречались по пятницам в небольшом кафе на углу, играли в
шахматы, разговаривали о вещах то важных, то не слишком значительных. Они
нравились друг другу, хотя были слишком разными, а может быть, как раз
поэтому. Гудерлинк вскоре стал замечать, что главные герои книг, которые он
писал в эти годы, все меньше напоминают его самого, все больше - Алсвейга...
И то сказать, военный журналист, - подтянутый, решительный, подвижный, -
гораздо больше подходил на роль героя, чем сам Гудерлинк с его рыхлостью,
рассеянностью и привычкой потакать своим многочисленным слабостям. Мог ли он
тогда думать, что однажды окажется на пару с раненным Алсвейгом в этом купе,
в поезде, мчащемся сквозь вечную подземную ночь, и в руках у них будет
нечто, способное изменить судьбу человечества!
Правда, сейчас, когда Алсвейг спал и влияние его на Гудерлинка,
казалось, ослабело, писатель все больше сомневался в том, что ген Истины
действительно существует и может чему-то помочь. К тому же, время
стремительно утекало сквозь пальцы. Они были в пути уже почти четыре часа, а
продвинулись так мало...
На табло над дверью в купе сменялись названия остановок. Писатель сидел
в вагоне поезда, летящего во тьме, и чувствовал себя ребенком, впервые
попавшим на чердак и заблудившимся в потемках. Ему вспомнилось, как в юности
на одном таком чердаке - в доме, обреченном на снос, - он нашел коробки со
старыми книгами. Не кассетами или дисками, а именно книгами в гибких или
твердых переплетах, с наивными картинками, с тысячами, миллионами
букв-паучков. Тексты совсем не походили на динамичные сценарии, какие
приходилось сочинять ему для нынешних психоэлектронных изданий, а
представляли собой обстоятельные повествования с описаниями пейзажей и
разъяснениями, что именно герой почувствовал в тот или иной момент. И
сейчас, думая обо всем этом, Гудерлинк не мог восстановить в памяти, о чем
именно он тогда читал, но очень хорошо помнил щемящее чувство недоумения. Со
страниц почти каждой книги на него веяло страстным желанием сделать мир
светлее, верой в то, что через пятьдесят, сто, двести лет люди изменятся к
лучшему и будут жить счастливее. Он не мог понять, почему же, вопреки этому
желанию, так не случается, а происходит с точностью до наоборот. Когда-то
этот вопрос мучил Гудерлинка, потом писатель про него забыл, а сейчас вдруг
эта прошлая мука вернулась и на несколько минут захлестнула его с головой.