"Нинель Ильинична Максименко. Ищи Колумба! " - читать интересную книгу автора

опустился. Жаль человека, очень, очень жаль. Я надеялся, что его увлечение
поможет ему победить болезнь. Я ведь врач, Дарья Георгиевна, - сказал маме
Игорь Потапович, - и я знаю, как страсти возводят мост через невозможное к
возможному...
Так мама и Игорь Потапович сидели, не опуская шторы и не зажигая
света. Они смотрели в город в большое итальянское окно. Ленинград без
единого огонька. Наверное, трудно было привыкнуть к этому.
- Так вот, Дарья Георгиевна... Если бы у меня сейчас было шампанское
(а давайте представим, что оно есть), я хотел бы выпить за вас, - сказал
Головачев.
(Я вижу эту сцену, вижу так, как будто я была тогда с ними.)
Игорь Потапович поднял прямо с пола и поставил на стол какую-то
коробку и достал оттуда два изумительных венецианских бокала. Даже в
сумеречном свете можно было различить кружево узора, заключенного внутри
стекла.
- Я пью за вас, Дарья Георгиевна, - торжественно сказал Головачев, -
за вашу одержимость, за вашу увлеченность, за вашу молодость, за то, чтоб
вы пережили эту проклятую войну, и за то... - Игорь Потапович поднял
высоко руку с пустым венецианским бокалом, - за то, чтобы невозможное
стало возможным, чтоб прекрасная сказка Рабчинского стала
действительностью и чтоб вы увидели собственными глазами подводный город.
Мама протянула свой бокал навстречу его бокалу, и как раз в этот
момент вдруг небо на горизонте осветилось багровым светом. Горело где-то к
югу. Огромные языки пламени взмывали к самому небу...
Вернувшись в Эрмитаж, мама узнала, что это горели Бадаевские
продовольственные склады, основные запасы продуктов Ленинграда...
Для Ленинграда начались тяжелые дни. Мама, как и все другие
ленинградцы, дежурила ночами на крыше, тушила зажигательные бомбы. В
городе начался ужасный голод. Многие умерли, а у тех, кто остался в живых,
не было сил их похоронить.
Но мама все-таки не переставала думать о том, чтобы не пропала тайна
Рабчинского. Головачев дал ей адрес Рабчинского, и она пошла к нему,
понесла ему в подарок крошечный кусочек хлеба. Но его уже не было в живых.
Ослабевший от своей застаревшей болезни, он умер раньше других.
Разыскала мама и квартиру Калабушкина, того самого старика, который
отдал ей фигурки. Но здесь ее тоже ждала неудача. Соседи рассказали маме,
что у Калабушкина погибла семья: жена и двое сыновей-двойняшек. Состав, в
котором они эвакуировались, разбомбило у Бологова. А он, оказывается, еще
упрашивал жену уехать. Поэтому он и был такой странный. Ну, а сейчас он
переселился к каким-то дальним родственникам.
Тайна осталась нераскрытой...
После войны мама покинула свой любимый Эрмитаж, ради которого она
столько выстрадала. Случилось это из-за моего отца. Вернее, из-за того,
что, когда он вернулся с фронта и закончил институт, его распределили в
тот город, где мы сейчас живем с мамой.
Наверное, нелегко было маме расставаться с Эрмитажем, но она очень
любила папу, и потом, она вообще никогда не унывала. "Буду ближе к своим
сарматам", - говорила она.
Вот так мои родители оказались в Крыму. А я уже родилась здесь.