"Франсуа Мориак. Матерь" - читать интересную книгу автора

кладбища. Их обеих нет. И Фернан злится, что Матильде досталась такая
ничтожная часть его жизни, в то время как огромная тень матери легла на все
истекшие годы.
Он кончает одеваться, блуждает по саду, украдкой бросает взгляды на
окно кабинета, где никогда уже не покажется, зля его, старое шпионящее лицо.
Уж не потому ли, что он не ощущает подстерегающего взора, ему вовсе не так
уж хочется быть вместе с Матильдой? Неужели необходима была эта бесконечная,
неотвязная любовь матери, окружавшая его стеной своего пламени, чтобы он,
затравленный, искал прибежища в глубинах своего "я", подле Матильды? И вот
пожар затух, костер, приводивший его в бешенство, угас, оставив его дрожащим
от холода на пепелище. Есть мужчины, способные любить только в пику
кому-нибудь. И лишь стенания покинутой подстегивают их, толкая к сближению с
другой.

И теперь, блуждая по Южной аллее, Фернан не знает, куда себя деть,
останавливается, нюхает один куст сирени, потом другой, словно тяжелый
шмель, и при взгляде на бирючинную изгородь в его сознании не возникает
никакого лица. Мари де Ладос кликнула его к столу, он поел больше, чем
обычно, молодого горошка. И, предаваясь в одиночестве перевариванию пищи в
кабинете, откуда еще не успели убрать кровать умершей, он испытал мимолетное
чувство блаженства и несколько секунд думал о своей "привычке". Решив дать
телеграмму на улицу Югри, он сел за письменный стол и стал припоминать, уже
без всякого увлечения, некогда привычные слова, которые он писал в ярости.
(Мысль о бегстве неизменно приходила ему на ум после очередной стычки с
матерью.) Тщетно она высмеивала его, кричала: "В хорошеньком виде ты
вернешься ко мне... Через три дня будешь на себя не похож!" Он знал, что она
будет сгорать от беспокойства, что вплоть до его возвращения жизнь будет ей
не в жизнь. Если бы не этот страх, который он оставлял за собой, Фернан,
возможно, никогда бы и не уезжал. Унизительные и сладостные приезды домой,
когда в атмосфере ворчливой радости, нежного поддразнивания, бесконечной
заботливости он возвращался к жизни! Мысль, что он может воротиться из Бордо
в этот опустевший дом, оледенила его, - мысль, что он, старый, сломленный
блудный сын, может выйти из поезда и не увидеть тут же свою мать, которая,
облокотясь на перила веранды, обращенной к вокзалу, подняв руку ко лбу,
пытается различить его в толпе пассажиров. И он уже рвал в мелкие клочки
телеграмму. Больше некуда податься. Если мать хотела, чтобы он жил только ею
и словно бы слитно с ее дыханием; если она не терпела соперничества никаких
занятий, никаких развлечений, никаких чаяний, никакой любви, - она могла
теперь торжествовать в глубинах мрака, что сделала свое дело; стоило
угаснуть материнскому солнцу, и сын оказался вращающимся в пустоте -
планета, сбившаяся с орбиты.

XVI

Редкие прохожие на дороге, идущей вдоль железнодорожной линии Бордо -
Сетт, останавливались, чтобы разглядеть за деревьями большой безмолвный дом,
говорили, будто никто больше не выходит за его порог. Еще несколько недель
можно было видеть, как отворялись жалюзи, за которыми Фернан Казнав проводил
бессонные ночи, растянувшись на ложе Матильды. Но в один прекрасный день, в
разгар лета, они так и остались закрытыми: во "вражеском крыле", как