"Франсуа Мориак. Матерь" - читать интересную книгу автора

любящее. Но Фернан был прежде всего отпрыском тех крестьян, которые
вечерами, после ярмарки или базара, шагают, помахивая пустыми руками,
держась по-королевски посредине дороги, в то время как изнуренная самка
тащится следом, нагруженная хуже всякой ослицы. К тому же Фернан, чья
гордыня была плодом длительного воспитания, принадлежал к породе мальчиков,
которые из страха не понравиться утверждают, будто любую женщину можно
заполучить, стоит только дать нужную цену. Он нисколько не сомневался, что
"те, кого женщина заверяет, будто отдается бескорыстно, только тратят на нее
еще больше, чем другие". Он говорил также: "Со мной женщины знают, что
получат столько-то... и никаких цветов, никаких подарков, никаких накладных
расходов".
И вот, распростертый на постели Матильды, в потемках, он представлял
себе солнечный день, палящий зноем Южную аллею, и видел за жужжащей зеленой
изгородью юную фигуру, окруженную осами... Если бы все сводилось только к
получению дополнительного оружия против матери, думаешь, решился бы ты
раздвинуть ветки и притянуть к себе эту плотскую добычу, пахнущую медом? Да,
разумеется, тебя прежде всего распаляла жажда мщения, но она маскировала
иную жажду, более сокровенную, и теперь, когда ты обнаруживаешь ее, она уже
неутолима, твоя добыча, душистая плоть твоей добычи уже разложилась, уже
превратилась в нечто чудовищное, не имеющее даже имени...

Он поднялся, босой заметался по комнате, натыкаясь на мебель. Сказал
вслух: "Значит, она любила меня, если я заставлял ее страдать..." Потряс
большой головой, проворчал: "Нет, нет, то была не любовь..." Скорчил, чтобы
заплакать, уродливую гримасу, ту же, что в детстве. На мгновение застыв
неподвижно, принялся грызть ногти и опять произнес вслух: "Другой мужчина?
Другой?.." До сих пор ему не случалось мучиться ревностью, его предохраняла
от этого непомерная гордыня. Другой мужчина в жизни Матильды? Он уже почти
ощутил боль, но вспомнил то, что сотни раз повторяла его мать: "Она женщина
порядочная, этого у нее не отнять. Только это и можно сказать в ее пользу,
но это так..." И она добавляла, намекая на девицу Кусту, которая стала
матерью Матильды: "Да, тут уж не скажешь, что яблоко от яблони недалеко
падает". Фернан не знал, что старуха, выдавая эту похвалу невестке,
вспоминала обед у девиц Мерле - обед "в честь возвращения из свадебного
путешествия", когда слева от Матильды сидел классный надзиратель лицея.
Говорили, будто он поэт; он давал советы той из барышень Мерле, которая
писала стихи. Фелисите Казнав показалось, что за столом Матильда упивалась
речами этого брюнета с "безукоризненными манерами". Один бог знает, не было
ли мгновения, когда Матильда расслабилась, почувствовала себя непринужденно,
ощутила в душе тайный росток, неуловимую склонность к тому, кто в гуле
подходившего к концу застолья цитировал ей, понизив голос, какую-то строку.
Смех уродовал лица сотрапезников. А он мечтал уже, наверно, о безумной
страсти, как в романе... но когда подали кофе, Фелисите с тяжеловесной
настойчивостью обратилась к молодому человеку, прося его почитать стихи, и
поскольку тот отказывался, умолила его хотя бы оставить несколько строк в
альбоме, куда невестка переписывала понравившиеся ей фразы. С этого момента
Матильда была начеку: Фелисите никогда не умела скрыть свою игру, а ее
невестка похвалялась тем, что "всегда слышит издалека стук копыт свекрови".
Надзиратель не добился даже взгляда, и когда нанес визит Казнавам, молодая
женщина отказалась спуститься в гостиную. Фернан мог спать спокойно: бедное