"Франсуа Мориак. Фарисейка" - читать интересную книгу автора

графини де Мирбель, матери стоящего перед нами шалопая, и что вам
предоставляется полная свобода - смело прибегайте к любым мерам
воздействия, лишь бы они помогли вам привести его к повиновению. Само
собой разумеется, в границах, не вредящих здоровью ребенка.
- Само собой разумеется! - повторил кюре, не сводя глаз с повинной
головушки.
- Сейчас я подумал и могу ответить на ваш вопрос о его склонностях. Он
любит читать и, ясно, читает всякую пакость. Поэтому здесь особенно нужен
глаз да глаз. Уже успел набраться разных идей... Да что там говорить! О,
он вовсе не всегда такой молчаливый, как сейчас, - когда он с вами спорит,
он за словом в карман не лезет. Вы не поверите, во время пасхальных
каникул он посмел утверждать при нашем кюре, господине Талазаке, что если
министр Комб человек честный, если он верит, что делает благое дело,
разгоняя конгрегации, то он не только не виноват, но еще заслужил перед
господом.
- Он утверждал это? - с проблеском интереса спросил священник.
- Да, да... Как вам это понравится? Что вы об этом скажете? И уперся
как бык, ничего не помогло: ни увещевания господина Талазака, ни гнев
наших дам, ни даже взбучка, которую пришлось ему задать.
- Ты действительно это утверждал? - повторил кюре. И он задумчиво
посмотрел на этого маленького лисенка, попавшего в его гостиную, который,
казалось, весь взъерошившись, ищет какую-нибудь лазейку, чтобы улизнуть.
- Если вы владеете каким-нибудь секретом и сумеете вправить ему мозги,
Мирбели будут вам весьма и весьма признательны. Ибо, подумайте сами,
господин кюре, наше имя, наше состояние, будущее нашего рода, наконец, -
все упирается в этого негодника. Он заявил, что лучше сдохнет, а не
поступит в Сен-Сир или в армию, как водится в нашем семействе. Впрочем, он
и отстал слишком. Ни в какое училище он не сможет подготовиться. У него
хватило цинизма заявить, что он вообще ничего не хочет делать, даже
заниматься своими поместьями не будет. Вот видите, видите! Не возражает,
хихикает. Немедленно прекрати хихиканье, а то я тебя изобью!
Жан отступил к стене. Улыбка открыла его острые, белые, неровно
посаженные зубы. И он поднес к лицу руку привычным жестом ребенка,
которого бьют часто и больно.
- Не горячитесь, полковник, - проговорил кюре. - Теперь это уже
касается меня. Можете ехать спокойно. Я буду держать вас и графиню в курсе
дела. Впрочем, и мальчик тоже вам напишет.
- Нет уж!
Это были первые слова, произнесенные Жаном.
- До свидания, малыш! - сказал дядя. - Вручаю тебя в надежные и крепкие
руки, - добавил он, пожимая огромную лапищу кюре. - Мне говорили, что они
умеют добиваться прекрасных результатов...
И он громко, с каким-то странным подвизгиванием расхохотался. Священник
пошел проводить его до экипажа.
- А главное, не давайте ему спуску, - сказал в заключение полковник,
вручая священнику конверт с деньгами на первые расходы. - Он не барышня,
шкура у него дубленая. И ничего не опасайтесь, я вас в любом случае
выгорожу, а главное, не обращайте внимания на то, что вам будет писать моя
невестка. Тут уж я решаю, я руковожу.