"Анна Матвеева. Небеса" - читать интересную книгу автора

Вера. - Он наш ньюсмейкер..."
В кабинете Зубова у нас случился странный разговор - из тех, какие я
люблю. Он мог бы стать продолжением беседы в ночь рождения Петрушки.
"Ты веришь в Бога, дорогая?" - Он подчеркнул слово "ты", и вопрос
получился не таким банальным, каким выглядел бы на бумаге, случись мне
записать его.
Я рассказала, с какою силой начинала верить в детстве и как пыталась
обратить в свою веру родителей, но не преуспела в этом ничуть, в отличие от
Марианны Бугровой.
"А почему ты начала верить?" - заинтересовался Зубов.
Он умел быть таким внимательным и близким, что хотелось рассказать ему
все, что ни потребует. Вот и я начала говорить о том, что, летом, когда
умерла бабушка Таня, я обнаружила черновики Господа.
"Какая наглость, - восхищенно сказал депутат. - Ты их там же нашла, в
том сарайчике?"
Медленная боль заливала душу: все сказанное моему мучителю просто
развлекало его. Обида прожила секунду - не выдержала прицела голубых глаз,
таких голубых, что, казалось, краска еще не высохла.
Он ждал, и я рассказывала.
...Mне всего семь, доктор Зубов: косы стянуты капроновыми лентами, и я
не знаю ни одного слова о любви. Беснуется лето, предчувствуя агонию:
осенние войска медленно стягиваются к нашему городку. Мама срывает кленовый
лист - он начинает желтеть проплешинами, как арбуз. Лист не нужен маме, она
сорвала его механически - не то отмахнуться от залетной осы, не то выместить
зло на беззащитном дереве.
Мама держит мертвый лист в руке, размахивая им, будто веером, и я вдруг
замечаю, как похожи меж собой рука в голубых червячках жилок и ребристый
исподник листа. Как если бы из одного корня вдруг родились два слова,
обжились в языке и пустили свои собственные корни, - теперь родство между
ними кажется невероятным. Рука и лист, я запоминаю с восторгом, будто
подсмотрела за фокусником, и пусть мне не удастся повторить чудо, я ближе
других подобралась к нему, я знаю, там тоже были черновики, эскизы, планы...
Утро похоже на весну, день напоминает лето, осень - это вечер года,
тогда как зима, конечно же, ночь. Жаль не использовать гениальную формулу
хотя бы дважды, слишком она хороша: да что там, она безупречна. Извечный
круг напомнит людям, что наше рождение - это смерть в ином мире, а смерть
предчувствие утра другой жизни.
Слова так быстро остывали на воздухе, хотя мысли были свежими,
горячими, как пирожки.
"Дорогая, все это очень мило. Беда, что ты еще ребенок, а я с трудом
терплю детей".
Я остывала после душевного стриптиза, а Зубов поднял с пола раскрытую
книжку и тут же вчитался в нее, вгрызся в слова, как в яблоко. "Прости,
дорогая, это не займет много времени". Я внимательно разглядывала его левую
щеку - на ней была Кассиопея мелких родинок: дубль вэ. Этот человек с
легкостью заставлял меня обнажаться перед ним - хотя душу раздеть куда
труднее тела. Телом моим он, тем более, совершенно не интересовался.
Очередной сотрудник принес кофе, разлитый в золоченые крошечные
чашечки. Я посмотрела на кофеносца, потом на зачитавшегося депутата и поняла
наконец, кого напоминали мне зубовские сотрудники. Они были похожи друг на