"Эдуард Маципуло. Обогнувшие Ливию " - читать интересную книгу автора

смолы с факела упали на солому, выстлавшую дно, и финикиец с трудом затушил
ее, едва не задохнувшись от дыма.
До самого утра он метался в узком пространстве, карабкался на отвесные
каменистые стены, сдирая кожу с ладоней и колен.
Но вот проснулся лагерь. Залаяли, заскулили псы на крышах. Жрецы и
колдуны-ливийцы заунывными воплями прогнали недобрых духов ночи. Кто-то
стучал мечом по бронзовому ассирийскому щиту. Где-то совсем близко шипело
варево, разливая вокруг запахи пищи.
Лучи солнца тронули край ямы, и серый камень окрасился в золото.
Неожиданно прямо на голову Астарта свалился увесистый мех, а за ним и
его хозяин. Финикиец, едва не застонав от боли, отшвырнул незнакомца с такой
силой, что тот стукнулся о стену и на миг потерял способность соображать.
Несмотря на свое незавидное положение, Астарт рассмеялся. Новый узник
поразительно походил на мумию: плешивый, безбородый, морщинистый, со следами
пепла на лысине и больших ушах. Иссохшая куриная его шея терялась в складках
грязного балахона, который носят бедуины или саисские попрошайки.
- Из какого саркофага? - спросил дезертир, увидев, что плешивый пришел
в себя. - За что тебя сюда бросили? Украл? Или смешал молитву с бранью?
- Мое имя Ахтой, - ответил тот нехотя, - и служу Имхотепу. Я жрец
истины, поэтому здесь.
Поплевав на кусочек материи, он принялся тереть свое лицо, затем
ладони, плечи, подмышечные впадины, Астарт поверил, что этот грязный нищий -
на самом деле жрец. Египетский жрец - прежде всего чистюля, ходит в белых
одеждах из льна, носит на ногах белые сандалии и не потерпит ни волоска на
своем теле, сбреет или выщиплет пинцетом не только бороду.
Ахтой утомился, вылизывая свои худые члены. Он извлек из мешка черствую
ячменную лепешку, полураздавленную гроздь винограда, поделился с товарищем
по несчастью и заработал челюстями, уставившись в одну точку.
Астарт недолюбливал жрецов, хотя и сам вышел из их сословия. Все в
Ахтое раздражало финикийца. Однако Астарт не бросил ему в лицо жалкую
подачку и не намял бока. Наоборот, лепешка, заскрипевшая на зубах,
показалась ему очень вкусной, а виноградины, траченные гнилью, - вообще не
сравнимыми ни с чем. Астарт давился и разглядывал Ахтоя.
- Жрецы истины, жрецы мудрости, слышал я о таких. Веками вы бродите по
дорогам мира и не можете отыскать свою истину. А ведь истин - россыпи на
каждом шагу, хватай любую, запихивай в свой мех.
Египтянин внимательно посмотрел на Астарта:
- Какие же истины ты топчешь, фенеху?
- Если я скажу хоть одну, ты закроешь рот и будешь молчать. Я знаю ваше
трусливое племя. А мне так хочется поговорить. Я много дней слышал только
голова шакалов да лесных птиц.
- Говори, не бойся.
- Ну, смотри. Вот первая; даже самый храбрый воин - трус на самой деле.
Его страшат боги. Еще? Дай самому мерзкому рабу власть, и все забудут, что
он раб и что он мерзок. Мало? Чем глупей господин, тем больше он повелевает.
- Нет, фенеху, я жрец бога Имхотепа, и мне надобны другие истины, -
вздохнул Ахтой. - Я ищу истину истин, которой, не ведая того, следуют и
люди, и боги...
- Значит, не очень-то нужны твои истины людям, раз ты здесь?
- Да. Людям угодны истины, помогающие им в их мелких, ничтожных делах.