"Грэхем Мастертон. Пария" - читать интересную книгу автора

вообще. Что это, продолжение сна? Было так темно, что у меня вообще не
было уверенности, открыты ли у меня глаза. Постепенно я начал различать
фосфоресцирующие стрелки антикварных часов: две зеленые стрелки, тлеющие
зеленым светом, будто глаза враждебного, хоть и бессильного демона. 2:10
холодной мартовской ночи на побережье Массачусетса. Но мне пока еще было
непонятно, что же меня разбудило.
Я лежал неподвижно, затаив дыхание и вслушиваясь, один-одинешенек на
огромном колониальном ложе. И слышал я только ветер, шумно пытающийся
пробраться через окно. Здесь, на полуострове Грейнитхед, где только сотни
миль темного, бурного моря отделяли мой дом от побережья Новой Шотландии,
ветер не прекращался никогда, даже весной. Он всегда имелся в наличии:
упорный, порывистый и сильный.
Я напряженно вслушивался, как человек, все еще отчаянно не привыкший
к одиночеству; как жена бизнесмена, оставшаяся в одиночестве дома, в то
время как муж поехал по делам. Я весь превратился в слух. А когда ветер
неожиданно налетел с новой силой и сотряс весь дом, а потом так же
неожиданно стих, мое сердце забилось быстрее, задрожало, а потом замерло
вместе с ветром.
Стекла в окне зазвенели, неподвижно застыли, потом опять
задребезжали.
Потом я что-то услышал, и, хотя звук этот был едва уловим, хотя я его
воспринял больше нервами, чем ушами, я узнал его сразу и вздрогнул, как
если бы меня ударило током. Именно этот звук меня и разбудил. Монотонный и
жалобный скрип моих садовых качелей.
Расширенными глазами я уставился в темноту. Фосфоресцирующие
демонические стрелки встретили мой взгляд. Чем дольше я на них смотрел,
тем больше они напоминали мне глаза демона, а не часовые стрелки. Я хотел
было спровоцировать их, чтобы они шевельнулись, подмигнули мне, но "глаза"
не приняли вызова. А снаружи, в саду, все еще раздавалось монотонное
скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип...
Это всего лишь ветер, подумал я. Это ветер, не так ли? Наверняка. Тот
самый ветер, который ночи напролет пытается забраться в мое окно. Тот
самый ветер, который так громко лопочет и шумит в камине моей спальни. Но
тут я осознал, что еще никогда ветер не раскачивал садовые качели - даже в
такую бурную ночь, когда я отчетливо слышал, как вырванный из дремоты
северный Атлантик беснуется в полутора милях отсюда, ударяя в скалы
пролива Грейнитхед, и как в деревеньке Грейнитхед рассохшиеся садовые
калитки аплодисментами вызывают его "на бис". Качели были исключительно
тяжелыми; они представляли собой что-то вроде садовой скамейки с высокой
спинкой, вытесанной из увесистого американского граба, подвешенной на
железных цепях. Они скрипели лишь тогда, когда их раскачивали сильно и
высоко.
Скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип раздавалось непрерывно,
заглушаемое ветром и отдаленным ревом океана, но ритмично и выразительно;
в это время стрелки часов передвинулись на целых пять минут, будто демон
склонил голову.
Это психоз, сказал я себе. Кто это станет качаться на качелях в 2:20
ночи? Во всяком случае, это какого-то рода безумие. Вероятнее всего,
просто депрессия, о которой говорил доктор Розен; искажение восприятия,
нарушение психического равновесия. Через это проходит почти каждый, кто