"Андрей Мартьянов, Мария Кижина. Отречение от благоразумья" - читать интересную книгу автора

еретиков и ведьм на всех фронтах.
Мак-Дафф и я под шумок выясняли, когда и где должна состояться
долгожданная казнь пойманного и наконец-то осужденного убийцы короля Генриха
IV Бурбона - полусумасшедшего монаха Жана Равальяка, но услышанные нами
сведения изрядно разнились, создавая впечатление, будто при дворе
французских королей царит редкостная неразбериха. Даже господин королевский
прокурор де Ля Бель, коему, вроде бы, надлежало ведать все об участи
доверенных ему преступников, не смог дать нам вразумительного ответа,
ограничившись смутным - "может, нынче вечером, а может, через неделю".
Ничем нам не помогли и во владении человека, состоящего в должности
официальной оппозиции королевскому двору и ничуть не скрывающего этого
обстоятельства - у принца Конде. Насколько я могу судить, двор Конде,
объединенный железной дисциплиной и ненавистью к прихвостням наподобие
Кончини, пришелся по душе нашим святым отцам Густаву и Лабрайду, тяготеющим
к ровным армейским рядам, четким командам "налеву-напра-во!" и людям,
знающим, чего они хотят от жизни.
У Конде мы вволю наслушались последних сплетен из колоний Новой Земли,
о делах далекой от нас Священной Римской Империи. Особенно всех позабавило
недавнее происшествие в столице Чехии Праге, где разошедшиеся горожане
выбросили имперских наместников из окон ратуши (сие действо по научному
именуется "дефенестрация"), а позже оправдывали свой поступок "особенностями
национального чешского характера", утверждая, будто у них издревле принято
именно так разрешать политические кризисы. Наместники, кстати, уцелели,
приземлившись точнехонько в кучу навоза, и после подавления бунта вернулись
на свои законные места.
Не знаю, как остальные, а из разговоров и полунамеков я сделал
многозначительный вывод, что принц Конде с изрядной прохладцей относится к
статьям заключенного в 1598 году Нантского эдикта, теоретически
уравнивающего в правах протестантов и католиков, разделяя сожаления отца
Мюллера о том, что более запрещено подвергать протестантов обструкции только
за их вероисповедание и втайне мечтая о второй Варфоломеевской ночи, но
более тщательно спланированной и проводимой под чутким руководством Матери
нашей Святой Церкви. Я решил, что в скором времени эта парочка найдет общий
язык, на редкость здраво судящий о людях отец Алистер со мной согласился.
После посещения дома Конде отче Густав с истинно тевтонской
напористостью и невзирая на слабые протесты, потащил нас осматривать недавно
отремонтированный Нотр Дам де Пари, собор Парижской Богоматери, но я
счастливо избежал предначертанного, свернув в вовремя попавшийся узкий
переулок квартала Марэ и завершив свой путь в новомодном заведении, которое
многие расхваливали - кофейне мадам Нинон де Ланкло, "удивительные блюда и
напитки из Нового Света, приятное общество, разумные цены"... Вдобавок на
обратном пути мне довелось раззнакомиться с милейшими женщинами - соломенной
вдовушкой госпожой Кокнар и ее подопечными. Муженек госпожи Кокнар лет
десять или пятнадцать назад отправился поискать счастья в Новом Свете, и
что-то не торопился обратно в Старый, к семейному очагу и шлепанцам. Однако
бойкая госпожа Кокнар не собиралась предаваться отчаянию, вела хозяйство,
держала нескольких мастериц-вышивальщиц, сдавала комнаты господам
королевским мушкетерам, и вдобавок покровительствовала Бедным Сироткам -
Франсин и Шарлотте Ларшан, двум очаровательным и языкатым девицам, своим
дальним родственницам, любительницам собирать придворные сплетни (хотя они