"Андрей Мартьянов, Мария Кижина. Отречение от благоразумья" - читать интересную книгу автора

вскарабкаться на скамейку, над которой висят орудия утонченного ремесла
наших пытальщиков, и стянуть огромный, жутковатый кнут?
Отцу Лабрайду, неприязненно взиравшему на это безобразие, очень скоро
прискучило исполнять роль зеваки, и он начал действовать, для начала кликнув
скучавших за дверью стражников и весьма умело (видно, сказывался долгий
опыт) устроив все наилучшим образом. Незнакомца бесцеремонно вздернули с
пола, окатили ведром воды похолоднее - чтобы прекратил блажить, пихнули на
привинченный к полу табурет и на всякий случай приковали к стене. Создалось
впечатление, что он по-мазохистски обрадовался. Теперь нам всем удалось
разглядеть столь внезапно заявившегося гостя, и я подумал, что присутствую
при редчайшем случае - отец Лабрайд - умудренный в своем благородном ремесле
эксперт-демонолог - ошибся. Безумец чистой воды, и даже хуже того - из тех,
кого порой приходится наказывать за "излишнюю любовь к деве Марии и всем
святым". Чрезмерное усердие столь же вредно, как чрезмерное пренебрежение
своими обязанностями.
Возраст одержимого, чье имя пока оставалось для нас тайной, я
определить затруднялся. С равным успехом ему можно было дать и двадцать, и
тридцать, из чего следовало: истина где-то посредине. Национальность тоже
непонятна, хотя в произношении отдельных слов мелькает смутный немецкий
акцент. Черняв, тощ - от природы или из-за обстоятельств, явно пренебрегает
заботами о собственной внешности и производит впечатление скользкого типа.
Такие с затаенным удовольствием прикидываются увечными-калечными, дабы
выклянчивать на паперти любого собора Европы побольше милостыни.
Отцы-инквизиторы тем временем напряженно совещались. Мнения
разделились: скептический отец Алистер полагал, что к нам угодил мошенник,
коего следует допросить, выдрать как следует и отправить на рудники, где от
него будет куда больше пользы. Прямолинейный Лабрайд придерживался
первоначального вердикта об одержимости злым духом, хотя и не настаивал.
Отец Фернандо по молодости и неискушенности собственного мнения пока что не
имел. Взоры присутствующих обратились к радетельному герру Мюллеру - в этом
случае принимать решения надлежало ему.
- Значит, ты стремишься покаяться? - отец Густав пристально уставился
на незнакомца. Тот задергался, мыча, резко кивая и неразборчиво проклиная
одолевавших его бесов. - Отлично. Приступим, братие. Секретарь, записывайте.
Можно подумать, я тут пирожками на ярмарке вразнос торгую...
Экзорцизм - дело тяжкое, неблагодарное и долгое, наполненное заунывными
голосами монахов, воплями не желающего покидать человеческое тело духа,
перемешанных с ором этого самого тела, которому тоже приходится несладко.
Мне приходилось бывать на подобных церемониях, и я заранее приготовился к
тому, что в голове у меня до самого вечера будут звенеть крики, молитвы и
проклятия, листы протоколов отсыреют и чернила начнут расплываться, а
спасаемый начнет говорить с такой скоростью, что я не успею записать и
половины его признаний. Впрочем, как раз это не беда - то, что я не запомню,
наверняка будет проходить по ведомству бреда и белой горячки.
Однако я забыл, что нунциатуру Консьержери подбирали из знатоков своего
дела. Отец Мюллер и его правая рука отче Лабрайд помнили ритуал, что
называется, назубок, даже не справляясь с рекомендуемым для таких случаев
"Thesaurus Exorcismorum", и мне оставалось только прислушиваться, как
первоначальная литания об успехе задуманного сменяется положенным пятьдесят
четвертым Псалмом и молением об изгнании "злобного дракона".