"Найо Марш. Занавес опускается ("Родерик Аллейн")" - читать интересную книгу автора

и, наблюдая за ней, подумал: "Ну вот, теперь она опять смутилась. Нам нужно
заново привыкать друг к другу".
По складу ума Родерик был придирчивый аналитик. Все свои мысли, даже
такие, от которых другой бы предпочел отмахнуться, он подвергал тщательному,
исчерпывающему разбору. Дорога домой была долгой, и в пути он часто
спрашивал себя, а что, если годы разлуки воздвигли между ним и Агатой
прозрачную стену и в глазах друг друга они не прочтут любви? Как ни странно,
эти опасения возникали у него в те минуты, когда он тосковал по Агате и
хотел ее особенно остро. А потом, в порту, едва она, еще не видя его,
шагнула вперед, все его существо пронизало такой жаркой волной, что он не
думал уже ни о чем. И лишь когда - пока всего один раз - уловил в ее взгляде
то, очень интимное, что знал только он, твердо понял: его любовь не прошла.
Но радость, которую он испытывал сейчас, видя ее перед собой в этой до
странного знакомой комнате, еще должна была пройти проверку на прочность.
Совпадают ли их мысли? Может ли он быть в ней уверен так же, как в себе?
Пока его не было, ее жизнь во многом изменилась. О ее новых коллегах и
знакомых он не знал почти ничего - она писала о них скупо. Но, похоже,
сейчас он узнает больше.
- Садись ближе и рассказывай, - сказал Родерик. Агата передвинулась на
прежнее место, прислонилась к креслу, и он, чуть успокоившись, так ею
залюбовался, что пропустил начало рассказа. Но выработанная годами,
въевшаяся в кровь привычка тщательно выслушивать показания взяла верх. И
сага об Анкретоне завладела его вниманием.
Вначале Агата рассказывала несмело, но, видя его интерес, ободрилась.
Постепенно она вошла во вкус и даже достала альбом с рисунками, которые
набросала в башне. Взглянув на забавные фигурки с непомерно большими
головами, Родерик хмыкнул.
- Помнишь, когда-то была игра "Счастливые семьи"? - сказал он. - В нее
играли специальными картами. Эти портреты прямо с тех карт.
Она согласилась и заметила, что в Анкредах тоже есть что-то
неправдоподобное. Описав их чудачества и манеры, она стала подробно
рассказывать о проделках с красками и прочих нелепых шутках. Родерик слушал
с растущим беспокойством.
- Подожди-ка, - прервал он ее. - Эта чертова девчонка под конец
все-таки испортила твою картину или нет?
- Да нет же! И чертова девчонка ни в чем не виновата. Вот, слушай...
Чуть посмеиваясь над ее дедуктивным методом, он слушал.
- Вообще-то, знаешь ли, вполне можно допустить, что она это слово пишет
и так и этак: когда "дедышка", а когда "дедушка", хотя, конечно, наблюдение
интересное.
- Важнее всего другое - то, как она держалась. Я совершенно уверена,
что это не ее работа. Да, я понимаю, за ней числится множество проказ такого
рода... Нет, подожди, пока я дойду до конца... Перестань приставать к
свидетелю.
- А почему бы и нет? - Родерик наклонился к ней, и минуты две в комнате
была полная тишина.
- Итак, продолжаю, - сказала Агата, и на этот раз он дал ей договорить
до конца.
История была необычная. Интересно, понимает ли она сама, насколько
необычно все, что она рассказала?