"Алан Маршалл. Это трава" - читать интересную книгу автора

работу.
Теперь, когда я стал старше, мне полагалась большая зарплата, поэтому
найти человека, который взял бы меня службу, было много труднее. Куда
дешевле нанять мальчишку, только что со школьной скамьи, чем взрослого.
Утро уходило у меня на писание писем в ответ на газетные объявления;
вторую половину дня я гулял вдоль ручья, испытывая при этом такое чувство
свободы и восторга, которое не смогли омрачить даже мои неудачи в поясках
работы. Соприкоснувшись вновь с этим чистым миром, я словно растворился в
нем, ощущая себя частицей леса, солнца, птиц. Острота нового открытия этого
мира была настолько сильной, что я готов был кричать от радости, раскрывая
объятия небу, или лежать, прижавшись лицом к земле и слушать музыку, которая
доступна лишь тем, кому открыт вход в волшебное царство.
Крупный, прозрачный песок, сухие листья эвкалипта, побелевшие сучья,
куски коры - все полно было значения для меня. Земля в зарослях казалась мне
поэмой, сами заросли - призывом к поэзии.
Тени и солнечный свет, тянувшиеся ко мне ветви деревьев, шелест трав,
все эти причудливые формы, краски и запахи, - для того чтобы до конца
познать их красоту, нужно было отдать себя им всего без остатка. Мне
казалось, что целую вечность я пробыл узником в темнице и только теперь,
освобожденный, обнаружил красоту, скрытую в мире. Но одновременно пришло и
горькое сознание своей неспособности поделиться этим открытием с людьми,
заставить и их почувствовать извечную красоту, окружающую их. И это сознание
принесло с собой и муки, и слезы, и чувство какой-то утраты.
Я хотел поведать о том, что открылось мне, если не в книгах, то хотя бы
устно.
Иногда, восхищенный видом редкой орхидеи или стремительным полетом
птиц, я делал попытку увлечь взрослых в чудесное путешествие, на поиски
правды, которая лежит по ту сторону видимого мира. Но такое путешествие
требовало эмоционального отклика, свойственного детям и редко встречающегося
у взрослых. Им казалось, что мои духовные порывы - признак незрелости.
Вооруженные книжными знаниями, жизненным опытом и верой в
общепризнанные авторитеты, они были неспособны сами участвовать в чуде, в
лучшем случае они могли благосклонно взирать на тех, кому это чудо
открывалось. Годы отрочества и юности, давно оставшиеся позади, всегда
отмечены, как звездами, ослепительными вспышками ярких переживаний. Те же
переживания в более зрелые годы никогда не вызывают вспышек.
То, что некогда казалось волшебным, при повторении воспринимается как
обыденное, и наступает время, когда глаза и уши перестают воспринимать
поистине чудесное и волнующее. Все это становится лишь поводом для
воспоминаний, которые, как спичка, загораются на мгновение и гаснут. Все уже
было; все повторится снова! Я же сознавал, что каждый миг таит в себе
неведомое чудо, что каждая минута может принести мне никогда и никем не
изведанное очарование.
Когда со свойственной мне наивностью я пытался поделиться этими
чувствами с кем-нибудь из взрослых, их интерес вызывало не чудо,
вдохновившее меня, а детскость, которую я обнаруживал перед ними. Взрослые
люди, как правило, стараются убедить тех, кого считают наивными детьми, что
уж они-то всего в своей жизни насмотрелись и всем пресытились. Они всегда
все знают. Мольба: "Открой и мне, чего ты ищешь, мои глаза, увы, слабы", -
могла исходить только от человека большой души.