"Фредерик Марриэт. Многосказочный паша" - читать интересную книгу автора

их дом, уверял меня, что намерения его чисты. Донна Селия казалась
успокоенной и предлагала мне много вопросов. Тайна его рождения одна только
удерживала ее от решительного согласия. Я обещал ей приложить все старания,
чтобы разведать об этом, и мы согласились до тех пор не приступать ни к чему
решительному. Я вышел от нее и при прощании с Кларой уведомил ее обо всем
происшедшем и советовал ей не раздражать тетку, но с покорностью выслушать
ее выговоры. Когда на следующий день я вошел к ним, она сидела подле своей
тетки, которая, по-видимому, с ней совершенно примирилась. Я сделал ей знак,
чтобы она вышла. Донна Селия сказала мне, что Клара созналась в вине, и так
как она обещала вперед ничего не предпринимать, не посоветовавшись с теткой,
то она и простила ее. Когда она закончила, я сказал: "Сеньора, приготовьтесь
услышать удивительные вещи. Пути Божий неисповедимы. Вчера вечером говорил я
с доном Педро, и, представьте, из слов его я узнал, что он - оплакиваемый
вами пропавший сын".
- Праведный Боже! - воскликнула она и упала в обморок. Лишь только она
пришла в себя, как воскликнула:
- Где он? Приведите его ко мне! Дайте мне взглянуть на него, потушить в
его объятиях муки материнского сердца, лить радостные слезы на груди моего
сына!
- Успокойтесь, сеньора! - сказал я. - Вы еще не удостоверились. Тогда
только вы можете увлекаться движениями вашего сердца. Я просил дона Педро
открыть мне тайну своего происхождения и объявил ему, что исполнение его
желаний зависит единственно от безусловной откровенности. Он признался мне,
что был принесен в воспитательный дом, но что не знает своих родителей и что
тайна, а отсюда и порочность его рождения были для него постоянно источником
печали.
Я спросил его, знает ли он, сколько ему лет, и имеет ля свидетельство о
своем приеме? Он показал мне его. Оно было от восемнадцатого февраля того
самого года, в котором ваше дитя было отнесено в заведение. Однако я не мог
тут узнать еще ничего решительного и сказал, что сегодня поутру буду опять у
него, чтобы посмотреть, что нам делать, и уверил, что откровенное признание
возбудило во мне большое к нему участие. Сегодня поутру отправился я в
воспитательный дом и справился по книгам. Я нашел там, что в ту ночь
принесены были два ребенка. Вот и выписка. К сожалению, тут не говорится ни
о каких особых приметах, и потому, если бы у него не оказалось бородавки, мы
остались бы в том же неведении, в каком были и до сих пор. Когда я за час
перед этим посетил его, завел прежний разговор и сказал, что, кажется, взято
за правило отмечать в книгах особые приметы всех детей, чтобы можно было в
случае надобности узнать их, он отвечал мне, что о таких знаках говорится
только тогда, когда они неистребимы, и что таковых у него не было; хотя и
есть у него на затылке бородавка, но он не знает, была ли она при его
рождении. "Но, - продолжал он, - все это ни к чему не ведет, я уже давно
потерял надежду сыскать когда-либо своих родителей и должен покориться своей
несчастной судьбе. Я раздумал о своей связи и чувствую, что поступил
безрассудно. Какое право имею я, безродный, без имени, просить руки девицы
благородного происхождения? Я решился подавить чувства сердца; я хочу
оставить Севилью и в уединении оплакивать свою печальную участь. Да, я
должен ехать скорее, пока еще связи с донной Кларой не так тесны, чтобы их
нельзя было расторгнуть, не причинив горя бедной девушке".
- И вы в состоянии принести эту жертву? - спросил я.