"Фредерик Марриэт. Многосказочный паша" - читать интересную книгу автора

ему и даже угрожал открыть все тетке. Я прибавил, чаю чувствую к нему
сострадание, что слезы и просьбы его растрогают всякого, но что, несмотря на
эту привязанность к нему, считаю вовсе неприличным моему званию и будущему
назначению быть посредником в подобных делах. "Он сказал мне, - присовокупил
я, - что вчера вечером проходил мимо дома в надежде сыскать случай через
кого-нибудь из домашних слуг передать вам письмо, но я угрожал открыть все
донне Селии, если он не перестанет говорить об этом". Донна Клара, казалось,
была очень огорчена моей притворной строгостью, однако не сказала ни слова.
Спустя некоторое время я спросил ее, видела ли она молодого человека.
"Да", - отвечала она без дальних объяснений. На софе, на которой сидела
донна Клара, стояла ее рабочая корзинка; я положил туда незаметно записку;
урок кончился, и я пошел на половину тетки. Через полчаса я опять вышел в
зал, в котором оставил донну Клару. Она сидела за рукодельем и при виде меня
вся вспыхнула я догадался, что записка была прочитана. Сделав вид, будто
ничего не замечаю, и едва скрывая свою радость, я раскланялся. В записке я
умолял ее об ответе и сказал, что буду всю ночь под ее окном. Когда
стемнело, я перерядился в дона Педро, отправился к ее жилищу и сделал
несколько аккордов на гитаре, чтобы дать знать о себе. Через полчаса окно
отворилось, и маленькая ручка бросила записку, которая упала прямо к моим
ногам. Я поцеловал ее с восторгом и удалился. Дома я прочитал ее. Она была
ко мне благосклоннее, чем я ожидал. Теперь решился я действовать как
поверенный.
На другой день я сказал ей, что молодой кавалер своим благородным видом
победил мою решимость и что я согласился быть его ходатаем; что положение
его так жалко, что я не мог противиться его просьбам; что, впрочем, надеюсь,
что без моего ведома не будет сделано ничего: только на этих условиях я
возьму на себя, если он ей нравится, ходатайствовать за него у донны Селии.
При этих словах глаза донны Клары заблистали радостью, и она откровенно
призналась мне, что наружность и характер его вовсе ей не противны. Тут
вынул я второе письмо, которое, как сказал, он умолял меня вручить ей. Дело
приняло прекрасный оборот. Я имел с нею несколько свиданий, и хотя прежде
был совершенно равнодушен к донне Кларе, любовь выказала в ней столько милых
качеств и так одушевила ее прекрасное личико, что я сам, не замечая как,
полюбил ее со всей пылкостью первой любви. Однажды она заметила, что между
доном Педро и мною большое сходство, но ей никогда не приходило в голову,
что смиренный стриженый послушник и веселый кудрявоголовый кавалер были одно
и то же лицо. Когда я увидел, что дело завязалось, то, после вступления,
открыл донне Селии, что имею сообщить ей нечто важное, а именно, что я
заметил склонность одного молодого кавалера к ее племяннице и почти уверен,
что ему отвечают; что этот кавалер очень коротко знаком мне, что он очень
любезен и обладает многими хорошими качествами, но что происхождение его,
по-видимому, тайна, потому что он никогда не рассказывал мне о нем. Я
заключил слова свои уверением, что почел долгом сказать ей обо всем, чтобы
узнать, согласна ли она на его предложение, или имеет на племянницу другие
виды, так как во всяком случае она должна немедленно поступить решительно.
Донна Селия была крайне изумлена моим открытием и не менее того сердита
на племянницу, которая осмелилась без ее ведома заводить знакомства. Упреки,
брань посыпались градом. Я дал ей полную волю наговориться досыта, и когда
она немного успокоилась, с обычным смирением напомнил ей, что в молодости
впала она в этот же проступок. Я сказал, что он, вовсе не зная, что я вхож в