"Иван Мариновски. Тотем поэта (фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

из-за ползущих вверх влажных испарений. Верховный жрец -
настоящий гигант по сравнению с мелкой расой своего народа.
Застаю его замершим в позе самосозерцания и погружения в се-
бя.
Он знает о моем прибытии. Об этом ему поведали священные
книги его предшественников. Несколько дней назад он объявил,
что боги подали ему знак: иноверец явился, и теперь, пос-
кольку я действительно здесь, его считают пророком.
Экзальтированные толпы растут, люди грудятся, задыхаются
в тяжелом смраде пота и коровьего навоза. Они ждут меня, а
когда я приближаюсь, отшатываются от меня, словно от прока-
женного, словно я надругался над их богами.
Верховный жрец все еще неподвижен. Он не знает, что я
скажу и как поступлю. Сколько бы я ни приходил сюда я всегда
иной, хотя, в сущности, спрашиваю об одном и том же.
Сейчас я врываюсь в храм разъяренный. Громким голосом
вдребезги разбиваю его нирвану:
- На севере, - говорю, - твой народ сражается против ки-
тайцев, там умирают тысячи людей. Если бы ты избрал тотемом
воинов, они стали бы священными и неприкосновенными и не
пошли бы в этот бой.
- Вишну, Джанамеджая, Шива, Джараткару, Яма, Такшака и
Брахма указали мне на корову, - гневно отвечает жрец.
Он думает, что я буду спорить с ним, но нет, я понастоя-
щему разъярен, и моя рука с громким звуком опускается на его
щеку.
На этот раз они даже не ждут темноты. Под ярким полуден-
ным солнцем жертвенный нож, сверкнув, как сломанный солнеч-
ный луч, вонзается под мою левую лопатку. Я вижу, как моя
тень падает на восток, и следую за ней.
Долго иду через горы. Всю зиму. Но вот задувает теплый
ветер, просыпаются деревья. Часто отдыхаю под цветущими виш-
нями, и вот, наконец, передо мной океан. В коралловой горсти
его залива меня ожидает смешное беспомощное каноэ. Оно может
рассыпаться от дуновения утреннего бриза или быть раздавлен-
ным в клещах океанских волн, но я, нажимая на весло, плыву
вперед. Море играет моим суденышком, и оно, подскакивая на
волнах, скользит дальше. Так я плыву долгие месяцы, и только
стаи акул сопровождают меня.
Когда я вновь ступаю на твердую землю, застаю то же са-
мое, что и в прошлый раз: колибри и красношейки околдовывают
небо своими крылышками и щебетом. Все, как и прежде: красно-
кожие индейцы истребляют друг друга с таким же остервенени-
ем, с каким истребляли друг друга раньше. Одно племя за дру-
гим откапывает томагавки и вступает на тропу войны. Войны
здесь чередуются чаще, чем дни; смерть - чаще, чем ночи. Я
более не слышу щебета колибри, а только птичий писк стрел,
запускаемых индейцами друг в друга.
Когда я был здесь в последний раз? Сто лет назад, двести?
Время ничего не изменило. Стрела, томогавк, скальп - затем