"Анатолий Маркуша. Большие неприятности" - читать интересную книгу автора

рухнул в шлюз.
Пока он расстегивал парашют, пока открывал кабину и пытался выбраться
из ловушки, кончился воздух в легких. Жора захлебнулся.
Ведущим был я.
А вся полнота ответственности за группу лежит на ведущем.
Работала специальная комиссия. Я писал объяс нительные записки. Отвечал
на десятки, если не сотни вопросов. Не спал ночами. Ждал заключения.
Наконец, мне дали подписать пространный акт, из которого я узнал, что
первопричиной катастрофы был "отказ сигнальной лампочки аварийного остат ка
горючего, лишивший летчика возможности пра вильно определить запас горючего
и сообразовать с этим свои действия". В акте отмечалось скверное руководство
посадкой со стороны наземного командного пункта, за что на руководителя
полетов наложили взыскание. Мое имя в документе не упоминалось. Официально
действия ведущего под сомнения не брались.
С тех пор прошла, можно сказать, целая жизнь, а мне все снится порой
спущенный шлюз и на дне обросшего какой-то гнусной зеленью колодца странно
прикорнувший "Лавочкин" с загнутыми лопастями винта, и тело Жоры, уложенное
на раскрытом парашютном куполе, и мертвые его глаза, полные недоумения и
боли.

* * *

Мы переживали время Испании.
Далекая, малознакомая страна вдруг сделалась близкой и родственной. И
всякий день начинался газетной сводкой военных действий. Бильбао, Толе до,
Гвадалквивир звучали, словно с детства знако мые Минск, Тула, Ока...
В школе у нас проводился день Испании. Каж дый класс придумывал, какой
вклад он может внести в победу республиканцев, и принимал обяза тельства.
Мы решили собрать от рубля до трех с каждо го - учитывались разные
материальные возможно сти ребят - и накупить на сложенные в общую кучу рубли
погремушек, сосок, мячиков, словом, всего-всего для самых маленьких
испанчиков.
Своих домашних малышей, собственных сестре нок и братишек, мы не очень
жаловали, а тех, обожженных несправедливой войной, пожалели.
Говорят: чужая боль - не своя боль... Как ска зать. Во всяком случае,
Испания стала нашей болью.
Ко дню Испании наличность моя составляла рубль двадцать копеек; все
вроде нормально - во всяком случае, внести свою долю, свой рубль, я мог.
Но... только один!
А если Фортунатов или Наташка приволокут по трешнику? Если Сашка
Бесюгин, с него станет, грохнет на стол десятку?
Словом, дело ясное, - оказаться последним, на самом нижнем пределе
взноса... ну, знаете, на это Колька Абаза был не согласен! Никаких преступ
ных замыслов, вроде ограбления табачного киоска или нападения на ночного
прохожего, у меня не было. Собирался попросить денег у матери, и был
уверен - мама не откажет, не пожалеет. Но родите ли ушли в гости, а когда
вернулись, я крепко спал и не услышал...
Можно было по дороге в школу обратить в некоторый капитал пустую
посуду, но и тут не повезло: закуток между дверьми оказался пуст, ни
бутылочки, только пыльная мышеловка.