"Георгий Мокеевич Марков. Завещание (Повесть) " - читать интересную книгу автора

губы, сомкнутые, чтоб не дать звонкому смеху вылететь и рассыпаться
серебряными горстями.
"Да ведь это Тимошка... любимец отца, его кумир и надежда... Знаком
мне и он... - вспомнив рассказы Степана о своей семье, подумал Нестеров,
прикидывая, сколько же теперь исполнилось мальчику лет. - ...Десять...
нет, больше - двенадцать. Много мне с ним будет забот... Хотя, что много?
В четырнадцать лет формируются в основном все решающие черты характера".
Рассматривая портреты, кидая взгляд своих пристальных глаз то на
сына, то на отца, Нестеров думал о Лиде: "А вот она, по его рассказам,
представлялась мне другой: чуть проще, доверчивее, да и, пожалуй,
веселее... Как будто стержень в ней... настороженность в глазах, холодок в
голосе... Но понять ее можно. Я чужой человек для нее... Это я знаю о ней
все, а она обо мне, возможно, ничего не знает или знает совсем немногое".
Лидия Петровна возвратилась минут через пять, несколько сконфуженная
таким длительным отсутствием.
- Извините великодушно, Михаил Иваныч. Маму наконец нашла, и самовар
в ее верных руках. - Она чуть улыбнулась, подобрав полные, сочные губы.
Лидия Петровна села напротив Нестерова и впервые посмотрела на него
спокойно, просто и без того возбуждения, которое бросило ее на немедленные
поиски мамы. И он не отвел своих глаз от ее взгляда, выдержал и даже
улыбнулся, чуть двинув бровями. "Теперь она ближе к моим представлениям о
ней... Походит... на ту самую Лиду, которую любил Степан", - отметил про
себя Нестеров.
- Ну, что же, Лидия Петровна, вот и пришел я. Обычно в таких случаях
говорят: гора с горой не сходится, а человек с человеком... - Нестеров
мучительно искал слова, а они, как нарочно, исчезали из памяти. Во рту
было сухо, язык ворочался с трудом, как опухший.
- Я все получила, Михаил Иванович. Обе посылки дошли: и первая с его
вещами, и вторая с его подарками... Спасибо вам. - Голос ее дрогнул, и
Нестеров почему-то выпрямился, готовясь к тому, что она сейчас заплачет,
плечи ее задрожат от рыданий. Она кинет руки на стол. Но, вероятно;
великий утешитель людских несчастий - время уже сделало свое дело:
пригасило боль. Лидия Петровна энергично встряхнула головой, кольца ее
пышных русых волос подпрыгнули и рассыпались по спине и плечам, и он
понял: нет, она не заплачет. Все самое горькое перегорело в ней в жарком
огне душевных страданий.
- Я так благодарна вам, Михаил Иванович, за дружбу с ним, - тихо
сказала Лидия Петровна и опустила свою голову, скрывая слезинки,
навернувшиеся в уголки глаз. - Так благодарна... - повторила она шепотом.
- Нам много предстоит, Лидия Петровна, прожить вместе, и потому я
хочу просить вас: не величайте меня, не зовите меня на "вы"... Это как-то
отдаляет меня от вас, а я знаю вас, вашу жизнь в течение четырех лет. Мне
сейчас кажется - я не сегодня встретил вас, а знаю давно, давно, с тех
пор, когда вы бежали до самой реки, вслед за поездом, увозившим Степана,
размахивали платком, сдернутым с головы, и кричали: "Степа, жду тебя! Жду
хоть сто лет!"
Должно быть, и она помнила об этих минутах. Она вскинула голову,
глаза ее еще больше округлились, бледное лицо на мгновение окаменело, и
вдруг все его линии и черты смягчились, пришли в движение от короткой
улыбки. Воспоминание о минувшем всколыхнуло душу.