"Георгий Мокеевич Марков. Завещание (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Боже, и это вы знаете! - воскликнула она и порывисто протянула
руку. - Согласна, Миша! И меня тоже не величай и зови на "ты": Лида.
Невольно они поднялись оба, схватившись за руки, и минуту стояли,
испытывая одно и то же желание: скорее взломать перегородку отчужденности,
преодолеть пространство незнакомства, лежавшее между ними, и пробиться к
той откровенности, ради которой судьба свела их в этом далеком городке
Приреченске.


4

- Степа умер у меня на руках. Я писал тебе об этом, Лида, - сказал
Нестеров, когда они сели на прежние места, все еще взволнованные и слегка
раскрасневшиеся. - Ранен он был в живот... умирал тяжело. - Нестеров
замолчал. Рассказывать ли дальше? Нужны ли ей сейчас подробности смерти
мужа? Они и теперь вызывают в сознании Нестерова боль. А каково будет ей,
Лиде? Не увеличатся ли ее мучения?
- Говори, пожалуйста, Миша, говори. Я перенесу. Ведь все-таки я врач
и знаю, как умирают люди, хоть и в других условиях. - Голос ее прозвучал
спокойно и требовательно. Нестеров взглянул ей в лицо. Бледные пятна
растекались от подбородка к щекам, вытесняя розоватый оттенок к ушам, чуть
прикрытым завитушками волос. Глаза ее, только что сиявшие приветливо и
ласково, остановились на какой-то одной невидимой точке, и синева их стала
жесткой и неподвижной. Нестеров понял: она готова выслушать любые
подробности смерти мужа, ее ничто не выведет из этого состояния
сосредоточенной замкнутости.
- Он был белый, весь какой-то алебастровый, когда я принял его от
солдат на свои руки, - сказал Нестеров, решив про себя ничего не
смягчать. - В ту же минуту я понял: он не жилец... Он совсем уже изошел
кровью... Сквозное ранение... - Но Нестеров так и не смог рассказать ей
обо всем том, что и до сих пор отчетливо виделось ему страшным видением:
вспоротый живот, оттуда булькала какая-то липкая бурая жижа. - Он был без
памяти. Крепко сомкнутые губы и ввалившиеся щеки сделали его лицо
сердитым, отчаянно сердитым. Возможно, смерть старалась запечатлеть его
самочувствие в последние минуты жизни: был миг - сознание вернулось к
нему. Этот миг совпал с теми секундами, когда я подхватил его под плечи и,
придерживая голову, прижал к себе.
Он вдруг открыл глаза и узнал меня. Он вскинул руку, желая,
по-видимому, обнять меня, но рука не послушалась его. Она упала на грудь,
залитую кровью. "Мишка, действуй, как договорились!" Это были последние
слова, на какие у него хватило сил. Он обмяк, стал каменным, и я опустил
его на землю. Солдаты раньше меня поняли, что это конец. Они скинули
шапки, а я все еще не верил. Встал на колени, положил его голову на ладонь
и долго звал его: "Степа, Степан! Стенька Разин, очнись!" Подошли санитары
с носилками: "Зря вы его кличете, товарищ полковник. Не дозоветесь. Он уже
в вечности. Оттуда не откликаются". Голос санитара послышался над моим
ухом.
А когда бой закончился, мы похоронили его, как хоронят воина, -
салют, марш под оркестр, приспущенное знамя...
Нестеров умолк, потянулся в карман за папиросами, но, вытащив пачку,