"Дан Маркович. Остров" - читать интересную книгу автора

предметы побольше ставить в угол, потом уборщица вынесет, он говорит.
На третьей полке сверху, и на четвертой, пятой и шестой, до пола,
толпились картонные коробки, как из-под обуви, кое-где даже в два ряда.
- Старые препараты. Вытаскивай из коробок и бросай в раковину, щелочь
растворит, а лаборантка утром промоет, высушит и будут основы для других
работ.
Обычное дело, мы сами так за собой убирали, только удивило количество
стекол, в каждой коробке около сотни, между ними бумажки с записями.
- Записи бросай в урну, я потом вынесу, - он сказал, и вышел.
На каждой полке десять- двенадцать коробок, полок шесть, значит...
тысячи стекол, вот это да...
Я уже очистил три полки, раковина забита стеклышками, раствор поднялся,
вот-вот через край... Вошел Алим, понял, что в раковину не поместится,
открыл пошире вытяжной шкаф, в нем огромный сосуд типа аквариума, насыпал в
него кучу щелочи, налил воды и велел дальше складывать туда. Я еще подумал,
вдруг сосуд не выдержит, треснет... Он поймал налету, говорит - "стекло
химическое, скачки температуры ему нипочем". То есть, ничто нам не помешает,
он сказал. Взял урну с бумажками, ушел, через минуту принес пустую и снова
вышел.


3.

Что-то меня настораживало в этом деле. Я думаю, размах работы поразил,
уж очень много было стекла... Осталось полторы полки, я решил сделать
перерыв, осмотреться, что за помещение, и вообще... что-то меня смущало...
И, стоя рядом со столом, я, наконец, повнимательней огляделся.
Место Халфина, вот где я оказался. Его кусок пространства, можно
сказать, вселенной, а я вперся своими сапогами. Он здесь работал и, похоже,
нередко ночевал на рабочем месте. В дальнем углу старый диванчик, на нем
рыжее выцветшее одеяло, вместо подушки плотно свернутая куртка, я видел, он
в ней как-то возвращался из колхоза... сапоги, на плече лопата... лицо...
Кто-то из девок сказал тогда - "нездешнее лицо", и еще "он как Блок
Александр, такие глаза..." Иногда дуры попадают в сердцевину. Он шел и нес
свое лицо через серый дождик, нес на высоте...
Рядом с топчанчиком стул, на нем большая темно-коричневая кружка из
толстого фаянса, в ней остатки чая, рыжего от крепости, выпавшего в осадок.
Говорили, он заваривает полпачки на кружку, так оно и было. О нем много
знали, городок маленький, студенты, преподаватели, а он здесь давно. О себе
говорить не любил, но за годы, конечно, накопилось, и тем, кому интересно,
ничего не стоило узнать. Девушки старались, а мы узнавали от них.
Он воевал, последние два года, в этих местах ранили, в Прибалтике,
остался после лечения, учился в Университете, начал работать здесь, на
кафедре. До войны семья его, родители, жили в городишке под Курском, и все
погибли, все, он и не вернулся туда.
Я был наблюдательным, "у тебя глаз хороший", он как-то сказал мне, а
потом, едва улыбнувшись, добавил - "внимательности маловато..." Вот и я
говорю, замечал, а не видел, к своим выводам пришел через годы, когда стал
думать о том, что заметил. О Халфине много думал. Он был странный, конечно,
человек. Думаю, изначально домашний, очень привязанный к родным, к семье. И