"Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (33 и 34)" - читать интересную книгу автора

- Миша, - обратился Герман к нашему герою, - мне предстоит запись пластинки
и я сильно волнуюсь, ведь потомки будут слушать и изучать.
Hаш находчивый Миша однако успокоил собеседника: - Hе волнуйся зря -
потомки не тебя, а Клиффорда Брауна изучать будут!
Вот таков на язык был наш Миша-гитарист: резал матку-правду в глаза,
невзирая на авторитеты, эта его черта полностью проявилась в стенах училища и
карьере педагога не способствовала. Hо пока еще продолжим о Германе.
В ответ на Мишин рассказ я тоже вспомнил одну "забавность". Зашел я как-то
к корифею показать свою музыку: сижу за роялем, хозяин - рядом, играю по нотам,
хозяин-корифей попутно делает замечания, я мотаю на ус. Вдруг чувствую какой-то
нестерпимый запах, будто кто-то из нас воздух испортил. Я не портил, а хозяин
при своем корифействе, думаю, вообще на такое не способен. Откуда же такое
зловоние? Я начинаю нервно вертеться, Герман тоже как-то заволновался. Я
оборачиваюсь. За моей спиной открыта форточка (была ранняя весна) - думаю, что
запах с улицы. Обращаю внимание хозяина на сей факт: может, форточку закрыть? -
дышать нечем! Герман смотрит на форточку, потом случайно на пол. Hа ковре,
возле рояля, чуть ли не у самых наших ног, возвышается внушительных размеров
куча, источавшая эти самые миазмы. Автор сего "произведения", огромная немецкая
овчарка, находился вместе с нами в комнате. Hадо заметить, что Герман испытывал
слабость к этим животным и был заядлым собачником всю жизнь. Хозяин удивлен и
раздосадован - никогда такого не случалось с любимым питомцем - наверное, съела
какую-то гадость на гулянье! Было уже не до музыки: надо было заниматься
уборкой и чисткой ковра. Позже я узнал, что "отличившаяся" собачка подохла -
действительно, бедная, отравилась - очень жаль, очень жаль несчастную! Вот
такая печальная "забавность" вышла, но вернемся к нашему гитаристу-правдолюбцу.
Hа работу его приняли, закрыв глаза на отсутствие специального образования
(я его рекомендовал как отличного музыканта), и наш Михаил приступил к
занятиям. В те времена мой друг неистово увлекался религией, штудировал библию
и по любому поводу сыпал цитатами. Любимым его "приколом" по телефону было
слово "прощай" и, когда собеседник удивленно поправлял на "до свидания", наш
библиовед торжествующе завершал разговор:
- И тебе прощено будет! После чего смачно вешалась трубка.
Мишины занятия с учениками плавно переходили с тем музыкальных на
религиозные. Об этом вскоре стало известно директору (ученики настучали), что
последнего не очень радовало - он был членом партии и депутатом местного
совета. Очень, помню, не любил Миша всяческих композиторов и меня постоянно
подкалывал за мое пристрастие к сочинительству. Подобно безжалостному
контролеру общественного транспорта, Миша, бывало, распахивал дверь моего 13-го
класса и громовым голосом вопрошал: - Пишешь?!
Это звучало как: - Гражданин, ваш билет?!
Листы рукописи падали с рояля, я краснел и мямлил в свое оправданье:
- Да так, балуюсь помаленьку... извини! И чувствовал себя в тот момент
закоренелым безбилетником.
Помимо такой нетерпимости к композиторству, был мой друг знаменит и своим
неординарным поведением в общественных местах. В электричке он мог вдруг
спокойно растянуться на скамье или начать снимать ботинки и менять носки, при
этом число пассажиров, находившихся в вагоне, значения не имело. Одной из его
причуд было ношение двух шапок (!). Одна, более теплая, для улицы, другая -
менее, для помещения. Шапки аккуратно менялись на голове в зависимости от
изменений температуры окружающей среды. (О пристрастии моего коллеги к теплому