"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

Глава 3

Дорога была забита беженцами. К северу от нее грохотали, сотрясая воздух, артиллерийские залпы; толпы народа, словно подталкиваемые орудийными взрывными волнами, инстинктивно жались к колонне солдат. Солдаты взвода с любопытством смотрели на медленно двигавшихся рядом пожилых мужчин в беретах и в заношенных, вздувшихся на коленях брюках, на женщин, покрытых черными шалями и платками, на костлявых лошадей, тащивших повозки, нагруженные сундуками, стегаными одеялами, железными чайниками и котелками и темными резными спинками и ножками кроватей. Все, за исключением больных и дряхлых стариков, шли пешком. Среди повозок встречались очень древние, и, если бы Дэмон не видел их сейчас, он не поверил бы, что они все еще существуют: старомодные кабриолеты со складным верхом из потрескавшейся и выцветшей кожи, старинные двуколки с массивными колесами в железных ободах, на которых, возможно, перевозили каких-нибудь аристократов на гильотину, мрачные черные фаэтоны времен Второй империи, в окошках которых виднелись испуганные, испещренные сетью морщин пожилые лица в черных кружевах. Встречались также окрашенные в яркие цвета коляски, которые везли собаки, тачки, подталкиваемые мальчуганами с чумазыми, заплаканными лицами, в деревянных башмаках на ногах, а один раз Дэмон увидел даже почтовую карету со сломанной рессорой и наклонившимся набок кузовом. Все они были до предела нагружены имуществом и скарбом из десяти тысяч оставленных домов, фарфоровой и фаянсовой посудой, часами из красного дерева, клетками с пронзительно кричащими попугаями. Женщины, дети и старики, состоятельные и бедные двигались единой массой, как коричнево-желтоватая пена на гребне первой приливной волны, неразличимые в этой бесконечной, полной скорби процессии. «Мир на краю гибели, — гневно подумал Дэмон, — но он не погибнет, для этого мы сюда и пришли».

Изредка какой-нибудь крестьянин взмахивал в сторону колонны рукой — поспешным, прерываемым на полпути, далеко не искренним жестом. Иногда, правда, очень редко, солдатам улыбалась какая-нибудь женщина. Лица подавляющего большинства людей были усталыми, мрачными, испуганными. Они оставили свои дома всего день назад, и теперь в этих домах наверняка находятся немцы, грабят, разрушают… Люди знали это. После четырех тревожных лет война придвинулась к их домам без всякого предупреждения и стиснула их в своем железном кулаке. Они знали: никто и ничто не сможет возместить им утрат и смягчить горечь покидания насиженных мест. Они шли, прижимая к груди кроликов, или кур, или блестящие медные кастрюли, шли в кожаных со шнурками ботинках, или в деревянных башмаках, или босые. Иногда глаза солдат, шедших по правой стороне дороги, неожиданно ослеплял яркий луч — солнечный зайчик от какого-нибудь зеркала, покоящегося на повозке среди перин и шкафчиков. «Смотри, смотри, — восклицал кто-то из солдат, — должно быть, не меньше половины населения всей страны куда-то идет…»

Дорога проходит через небольшую деревушку. На грязной, замощенной булыжником площади сидят и лежат сотни людей. Они провожают солдат безразличными взглядами: слишком устали, чтобы чем-нибудь интересоваться или на что-нибудь надеяться. На руках у пожилого мужчины, видимо, дедушки, маленькая девочка в красном передничке. Она тихо всхлипывает и стонет. Ее нижняя, отвисшая, как у старухи, губенка выражает глубокую скорбь и безграничные детские муки. Тэрнер что-то гневно пробормотал себе под нос, а Рейбайрн крикнул:

— Не плачь, девочка, мы вернем тебя домой. Эти проклятые фрицы еще не встречались с нами…

— Ну ладно, ладно, — остановил его Дэмон, — не болтай, в строю ведь идешь.

Тем не менее все это действовало на солдат удручающе. Утром взвод был в хорошем боевом настроении, ребята выкрикивали приветствия, подбадривали французов; но этот нескончаемый поток напуганных и отчаявшихся людей, мучительная жажда и жара, а также напряженный форсированный переход из Друамона начали сказываться на них. Постепенно все сделались раздражительными, потом мрачными и неуверенными. Всем казалось, что конца не будет этой жаркой, покрытой холмами и низменностями стране, этим пыльным дорогам, окаймленным вытянутыми темными силуэтами тополей.

— Что это за деревья? — поинтересовался Тсонка.

— О, это деревья-стрелки, — ответил ему Рейбайрн.

— Почему деревья-стрелки?

— Потому что они всегда стоят, как стрелки в цепи, где бы ты ни встретил их. Они никогда не растут пучками и никогда не наклоняются. Они просто как хорошие, стойкие стрелки.

— Да, но тени от них не очень-со много…

Артиллерийская канонада стала теперь более мощной, громовые раскаты следовали один за другим, без пауз. Справа от дороги тянулся ряд невысоких холмов, на склонах которых пестрели поля с колосовыми и небольшие пятачки густого леса. Солдаты шли мерным шагом, по тридцать два дюйма, покачивая плечами и сгибая руки, чтобы разогнать кровь в онемевших от тяжелых рюкзаков мышцах. Рядом с дорогой, справа, показалась оставленная людьми фермерская усадьба с невозделанным участком; в слабом вечернем свете она выглядела какой-то призрачной, нереальной. За ней, в поле, виднелась ведущая огонь французская артиллерийская батарея. Первые номера боевых расчетов судорожно дергали спусковые шнуры, едва заряжающие успевали закрыть затвор: гипнотическое безумие. Дэмон внимательно наблюдал за артиллеристами до тех пор, пока они не скрылись из виду. Усталые, небритые солдаты. Подносчики снарядов в спешке наскакивали друг на друга, спотыкались, бранились. За холмами, стало быть, находились немцы, бесчисленные дивизии немцев, лавина солдат в серых касках, несущая разорение и гибель. Они прорвали фронт в районе Камбре, Сен-Кантена и Шмен-де-Дама, неожиданно захватили столько земли, сколько не захватывала ни одна из воюющих сторон за все ужасные четыре года войны. Немцы намеревались теперь дойти до Марны, форсировать ее, повернуть на запад и охватить Париж, на этот раз с юга… Дэмон чувствовал всем своим существом, он был уверен, что настал решающий момент, что другого такого момента не будет.

— Хотел бы я знать, где мы находимся? — поинтересовался Брюстер.

— А какая тебе разница? — ответил ему Девлин. — Иди, куда приказывают, нот и все.

— Это правильно, но все-таки хотелось бы знать. Когда знаешь, где находишься, легче ориентироваться.

— Я видел дорожный знак, на котором написано «Нуу», — вмешался Тэрнер.

— Сам ты «нуу». Я не видел никакого знака с такой надписью.

— Мы идем в Брини-Дип, — авторитетно заявил Рейбайрн. — Я видел эту надпись на камне с красным верхом там, в начале дороги.

— А кто-нибудь слышал когда-нибудь такое название — Брини-Дип?

— А я говорю, мы идем в этот город, вот увидишь, — повторил обиженным тоном Рейбайрн и, оттопырив нижнюю губу, энергично сплюнул на землю.

Узкая комната без потолка. В ней собралась большая часть офицеров и сержантов батальона. Сгрудившись вокруг майора Колдуэлла, они внимательно слушали его четкие торопливые распоряжения. К разбитому шкафу приколота французская карта масштабом один к двадцати тысячам — единственная в батальоне карта этого района. Плечо майора слегка перемещается в том же направлении, в котором двигается странствующий по карте указательный палец.

— …А вторая рота развернется вот здесь, вдоль этой возвышенности, в сотне ярдов позади железнодорожной насыпи. Двести пятьдесят девятый французский полк уже окопался в лесах восточнее Бриньи-лё-Тьен, вот здесь. Связь с французами должна будет установить вторая рота. Ожидается, что главный удар противник нанесет из Шерсёли в целях захвата Бриньи.

Поднявшись на носки, Дэмон видел между чьими-то головами большую часть карты. Место, где расположился теперь батальон представляло собой довольно широкую полосу луга, поворачивавшую на юго-запад в направлении к Нансешу. К востоку от него была покрытая густыми лесами территория в форме сильно вытянутого полумесяца, а к западу — отдельные лесные участки, окружившие группу построек, — пункт, который Рейбайрн назвал Брини-Дип. К югу и востоку от города, за железной дорогой, почти в центре лесных участков, находились два отдельных дома — вероятно, фермерские.

— Генерал Бенуа-Гесклен издал специальный приказ о том, что мы любой ценой должны удержать наши позиции, — продолжал майор Колдуэлл. — Если противник выбьет какое-нибудь подразделение с занимаемой позиции, командиры частей должны решительно контратаковать его и во что бы то ни стало вернуть эту позицию. — Обведя всех испытующим взглядом, майор спросил: — Вопросы есть у кого-нибудь?

— Известно ли что-нибудь о силах противника в Шерсёли? — спросил капитан Хиллебранд, командир третьей роты.

— Нет. У нас нет точных данных даже о том, что немцы удерживают его. Нам известно только, что французы подверглись сильнейшим атакам и теперь быстро отступают. Уверенно можно сказать также о том, что в наступлении участвуют части пятой прусской гвардейской дивизии из пятнадцатого гренадерского полка.

— Сэр, — начал тихим голосом капитан Краудер, — у меня в роте по-прежнему нет ни одной гранаты.

— Гранат нет, — ответил Колдуэлл, бросив в сторону Краудера безразличный взгляд. — Они еще не прибыли и вряд ли прибудут вообще.

В комнате воцарилась тишина. Громовые раскаты артиллерийских залпов усилились.

— С артиллерией дело плохо, майор, — заявил лейтенант Джемисон, педавно окончивший Иельский университет. — Капитан Хенчи говорит, что одно орудие в течение нескольких часов не сможет вести огонь. Как быть, если нам не окажут артиллерийской поддержки?

— Придется обойтись без артподдержки, — ответил Колдуэлл.

В комнате снова стало тихо. Над ними сначала с нарастающим шипением, потом с пронзительным свистом пролетело несколько снарядов. Они упали и взорвались не далее ста ярдов от них. Некоторые из находившихся в комнате заметно встревожились. Взглянув на Колдуэлла, Дэмон заметил, что у того не дрогнул ни один мускул.

— Я уверен, что нет необходимости напоминать вам, джентльмены, — продолжал майор, — что положение, мягко выражаясь, серьезное. Мы вступаем в бой в решающий, я бы сказал, в отчаянный момент. Многое, очень многое будет зависеть от того, насколько умело мы станем действовать. — Его взгляд был устремлен куда-то поверх обращенных к нему лиц. — На нас смотрит весь — мир. Мы первые представители американских вооруженных сил, включившихся в эту длительную и ужасную войну. Существуют люди, убежденные в том, что нам, американцам, часто недостает смелости, стремительности, стойкости, что мы не будем и не сможем воевать. Есть даже такие, причем не только среди немцев, — в его глазах сверкнул слабый огонек, — которые будут радоваться нашей неудаче. Я рассчитываю на всех вас и на каждого лично и глубоко уверен, что вы докажете всю лживость этих глупых измышлений… — Над ними снова пролетело и разорвалось где-то поблизости еще несколько снарядов. Колдуэлл опять повернулся к карте и продолжал: — Нельзя терять времени. Разверните свои подразделения на боевых позициях как можно быстрее. Приказы должны быть краткими и ясными, и самое главное — всячески поощряйте индивидуальную инициативу каждого подчиненного вам солдата. — Печальная улыбка на какой-то миг тронула его губы. — Желаю всем вам удачи. Разойдись!

Возвратившиеся с инструктажа Дэмон и лейтенант Хэррис застали солдат взвода безмятежно расположившимися на отдых во дворе какого-то дома. Когда но команде «Становись» взвод строился, Дэмон увидел, как с улицы во двор торопливо вошли Фергасон и Рейбайрн. У первого в руках была железная кружка, а второй нес бутыль вина и что-то похожее на отделанный ленточками и бантиками розовый корсет довольно большого размера.

— Где вас черти носили? — сердито спросил их Дэмон.

— Да так… немного порылись в вещичках, сержант.

— Лучшего занятия вы не нашли, — пробормотал Дэмон, сдерживая улыбку. — Ну, ладно, становись!

Темнело быстро, как будто наступавшую ночь подгоняли порывы ветра. Справа от них тянулся густой кустарник, потом лесной участок, а дальше на фоне неба вырисовывался ровный ряд тополей. Взвод продвигался по холмам и долинам ускоренным шагом; у людей начинали ныть ноги, ремни рюкзаков все больнее впивались в плечи. Вот они вошли в какой-то лесок; извилистая дорога в нем казалась в темноте мрачной, таинственной. Лес сменился огромным полем с влажной от вечерней росы пшеницей. Над их головами с завывающим свистом пролетали снаряды и взрывались где-то в лесу, из которого они только что вышли. На вершине очередного холма до слуха солдат неожиданно донеслись знакомые всем звуки. Это был пулемет: «та-та-та-та-та-а… та-та-та-та-та-а». Потом другой отрывистый звук, а затем пронзительный свист, дзиньканье и шлепающий удар винтовочных пуль. Дэмон чувствовал, что солдаты дрожат от страха.

— Подтянись! — тихо скомандовал он. — Быстро подтянуться!

— Да, бедному солдатику поспать здесь уж не придется, — добродушно заметил Рейбайрн. — Это главная неприятность войны. Ты…

Рейбайрн остановился на полуслове. Над холмом неожиданно вспыхнул яркий пучок света, и Дэмон сразу же скомандовал:

— Стой!

Солдаты остановились как вкопанные. Послышался приглушенный щелчок, и осветительная ракета, покачиваясь из стороны в сторону, начала медленно опускаться в летнюю ночь, как утопает в воде необыкновенно красивый сверкающий цветок. Холмы, леса и разрушенные снарядами дома вокруг них воспринимались при ее свете как сказочные, лежащие в одной плоскости, без глубины. Солдаты все еще стояли неподвижно. Их лица под тарелкообразными краями касок побледнели, стали похожими на лица испуганных детей. Дэмону показалось, что он видит их всех впервые: дерзкие, капризные, изменчивые, беспечные, обидчивые… и все ужасно уязвимые. Уязвимые… как всякий незащищенный человек. Скоро они пойдут в бой. Солдаты, которых он обучал, уговаривал, которых предостерегал от грозящей им опасности и которые стоят теперь как вкопанные, не произнося ни слова и не шевеля ни одним мускулом, потому что он приказал им стоять. При виде озаренных ярким светом, полных ожидания лиц солдат Дэмона охватило сильнейшее чувство торжества и гордости. По почти в то же мгновение это чувство сменилось глубочайшим за всю жизнь Дэмона чувством печали и скорби.

Ракета погасла так же неожиданно, как и вспыхнула, и все тотчас же окуталось мраком.

— Отлично! — бодро крикнул Дэмон. — Вперед, шаго-о-м марш!

— Они вполне могли бы обеспечить нас гранатами, — начал лейтенант Хэррис. — Боже, как только вспомнишь о складах, которые попадались нам на пути из Шармвиллера, так зло берет… Ведь все они были забиты боеприпасами… Сколько сейчас времени?

— Четверть одиннадцатого, — ответил Дэмон.

— Четверть одиннадцатого. Как, по-твоему, нас поддержит артиллерия?

— Думаю, поддержит, сэр.

В действительности Дэмон вовсе не был уверен в этом. В течение двух последних дней все делалось наспех. Его беспокоило, что все происходит в атмосфере какой-то запутанности, многое из того, что они делают, — вынужденная импровизация. Однако он считал, что в таких случаях лучше показывать твердую уверенность во всем.

— Хорошо бы, конечно, знать, где проходит линия фронта, — продолжал Хэррис. Это был офицер — доброволец из Платсберга. Он очень старался не обнаруживать своего страха и поэтому много говорил. — Я, например, чувствовал бы себя намного увереннее, если бы знал, есть немцы в Шерсёли или нет.

Дэмон ничего не ответил. Он понимал, что Хэррис очень недоволен позицией, которую указали им. Да и сам Дэмон был недоволен. За каким чертом их расположили здесь, перед железнодорожной насыпью, лицом к возвышающейся местности? Дэмон считал это ошибкой. Им нужно было бы окопаться на самой насыпи, где-нибудь на краю леса… Однако приказ есть приказ, и ему надо подчиняться; а приказ французского командования предписывал им окопаться здесь.

— Что там происходит? — тревожно спросил Хэррис. — Как плохо, что ничего не видно…

Справа от них кто-то передвигался. Выйдя из леса, солдаты поспешно пробирались через пшеничное поле. В слабом вечернем свете Дэмон различил каски с изогнутым гребнем и уловил плавную французскую речь.

— Это французы, — сказал он.

— А что они делают там? — поинтересовался Хэррис.

— Дев, — позвал Дэмон, повысив голос, — спроси их, в чем там дело.

Мимо них поспешно продвигалось французское подразделение. Один солдат прихрамывал и всякий раз, наступая на раненую ногу, издавал короткий громкий стон. Два других, тяжело дыша, спотыкаясь, с трудом волокли пулемет «гочкис».

— Qu’est-ce qui se passe?[6] — спросил Девлин.

Солдаты, волочившие пулемет «гочкис», посмотрели в его сторону, но ничего не отметили. Мимо прошли них несколько солдат, и Дэмон заметил, что форменная одежда на них очень грязная, порванная, некоторые тащились без какого бы то ни было снаряжения.

— Les Boches sont là-bas?[7] — снова спросил Девлин, показывая на видневшийся справа холм, окруженный ощетинившимся частоколом из деревьев.

Высокий солдат без каски, с потемневшей от крови повязкой на голове повернулся в их сторону и громко ответил:

— Oui, Boches, Boches, bien súr — qu’est-ce que tu pense? des Esquimaux?[8]

— Тогда почему же вы, французики, драпаете? — спросил Рейбайрн.

Раненый французский солдат резко остановился, пораженный скорее тоном, чем словами Рейбайрна; его зубы сверкнули в гневной усмешке.

— Aaah — attendez un peu, hein? A vous le dé… — сказал он, злобно кивнув головой. — On verra, alors — vous sautillerez comme des lapins, vous! Petites soeurs…[9]

Девлин полез было из окопа, но Дэмон, угадывая значение слов по тону, резко остановил его:

— Сиди на месте, Дев! А ты, Реб, заткнись. Вы что, не видите, что им нелегко пришлось?…

Тяжело дыша, непрестанно бормоча ругательства, прошла и скрылась в темноте еще одна группа французов. Окружающая местность казалась теперь бесконечно пустынной, воздух то и дело сотрясали артиллерийские залпы и разрывы снарядов. «Положение там, похоже, трудное. Очень трудное, — подумал Дэмон. — Раз они отступают в таком потрепанном виде, значит, дела у них плохи…»

Послышался медленно нарастающий шелест летящих снарядов, он становился все громче, резче, переходил в завывающий свист. Потом где-то совсем близко раздался оглушительный взрыв, вспыхнул ослепительный, оранжевый свет. Содрогнулась земля, зашелестела пшеница, срезаемая осколками… Дэмон вскочил на ноги и озабоченно крикнул:

— Кто-нибудь ранен?

— Санитара-носильщика! — закричал кто-то слепа. — Санитара-носильщика сюда!..

Дэмон быстро побежал вдоль окопов в направлении голоса. Над ними пролетело еще несколько снарядов и взорвалось где-то позади, в лесу. Подбежав к двум фигурам, суетившимся около кого-то, лежащего неподвижно, Дэмон спросил:

— Кто это?

— Ван Гельдер, — прозвучал взволнованный голос Брюстера, — его ранило…

Ван Гельдер, полноватый не по возрасту весельчак и а Мичигана, лежал неподвижно, его дыхание было отрывистым, захлебывающимся. Опустившись на колени рядом с ним, Дэмон дотронулся до раненого.

— Он ранен в спину, — сказал Брюстер.

— А откуда ты знаешь? — раздался голос второго солдата. Это был Полетти.

— Я слышал. Осколок ударил его в спину. Как будто кто-то шлепнул его по спине. Я хорошо слышал это.

— По спине, говоришь, — произнес Дэмон, ощупывая руками спину ван Гельдера. Его пальцы неожиданно наткнулись на глубокую, скользкую от крови рану на спине Гельдера. На какое-то мгновение Дэмон почувствовал отвращение, но под дав пением необходимости действовать это чувство в тот же момент сменилось холодным спокойствием.

— Он только что был совершенно нормальный, — торопливо продолжал объяснять Брюстер, — он даже начал что-то говорить мне, но как раз в тот момент раздался этот шлепок, и он громко застонал…

— Ну ладно, ладно, — оборвал его Дэмон, — успокойся. — Повернувшись назад, он громко позвал: — Носильщики, сюда! — Его голос почти заглушили новые разрывы снарядов. В темноте мелькнули тени санитаров. — Сюда, сюда! — крикнул еще раз Дэмон.

— Что он, тяжело ранен? — спросил один из подошедших санитаров.

— Нет, — ответил Дэмон, хотя вовсе не был уверен в этом. Он понимал, что Брюстер и Полетти напряженно слушают, а ван Гельдер не потерял сознания, хотя и молчит. — Тем не менее лучше отправить его в тыл.

Санитары подняли раненого и положили его на носилки, сразу же провисшие от его большого веса. Ван Гельдер громко застонал, его дыхание стало еще более отрывистым.

— Ничего, ничего, дружище, — подбодрил его Дэмон, наклонившись к носилкам. — Лежи спокойно, о тебе позаботятся.

— Я как раз смотрел в этот момент на него, — торопливо рассказывал Брюстер кому-то из вновь подошедших. — Он начал углублять свой окоп, наклонился и…

Вокруг Брюстера собрались солдаты, они жадно прислушивались к его рассказу, задавали вопросы. Дэмон бросил на них беспокойный взгляд.

— А ну-ка назад в окопы! — строго приказал он. — В чем дело, ребята? Вы что, хотите чтобы вас перебили всех как утят? Сейчас же марш в окопы, изготовьте оружие к бою…

Он проследил, как санитары скрылись в темной полосе леса. «Первый раненый, — подумал он, — первый выбывший из строя солдат. А кто будет последним?»

Его часы показывали одиннадцать сорок две. Светящиеся зеленые цифры и стрелки на них казались призрачными. В двенадцать ноль-ноль начнется артиллерийский обстрел, а в двенадцать тридцать или около этого последует атака. Огонь откроют с немецкой точностью, в двенадцать ноль-ноль. Дэмон переползал из одного окопа в другой, проверяя готовность своих отделений. Продувная бестия Фергасон весел и жизнерадостен; Полетти нервничает и молчит; маленький Тэрнер разгневан и нетерпелив.

— Ну что, эти сволочные фрицы пойдут в атаку или нет?

— Пойдут, пойдут, потерпи немного.

Кразевский вставлял обойму в свой неуклюжий длинноствольный пулемет «шоша».

— Давай, давай, Кразевский, надо, чтобы эта штука стреляла безотказно, — заметил Сэм.

— Дэмон…

— Да?

Кразевский смущенно шмыгнул носом. С той памятной драки за уборной он содержал свой пулемет в безукоризненной чистоте и стал непревзойденным мастером сборки и разборки его в полевых условиях. Дэмон дважды слегка похвалил его, но Кразевский никак на это не реагировал. Сейчас на его круглом плоском лице появилась широкая, добродушная улыбка.

— Я просто хотел сказать тебе, Дэмон, — произнес он, запинаясь, — что ты молодчага…

Не говоря ни слова, Дэмон дружески хлопнул Кразевского по плечу и пополз к следующему окопу, в котором находился Тсонка с зажатым, как всегда, меж зубов огрызком незажженной сигары. Он будет держать этот огрызок во рту до тех пор, пока не разжует его до крошек, и ни разу при этом не сплюнет.

— Держись к нему поближе, Тсонка, — бросил ему Дэмон. — Если с Кразом что-нибудь случится, пулемет твой.

— Ясно, сержант.

А вот и Рейбайрн, Дэмон узнал его по тощему профилю.

— Сержант, — начал он своим густым театральным шепотом, — что мне делать вот с этим? — Он поднял с земли небольшой матерчатый мешочек.

— А что это такое?

— Всего-навсего четыре куриных яйца, сержант. Нашел их на той ферме, по дороге. Как, еще есть время сварить их, а?

— Сварить?! Ты что, с ума сошел? Я же сказал, никакого огня! — Дэмон едва удержался от того, чтобы не расхохотаться. — Ты что, думаешь, что мы готовимся здесь к пасхальному обеду?

— Господи, сержант, не могу же я съесть их сырыми!..

— Тебе и не надо есть их. Возьми нож, возьми яйцо, сруби макушку и выпей. Так делают все богачи.

— Богачи?

— Конечно, богачи в чикагских домах.

Порекомендовав этот простой выход Рейбайрну, Дэмон направился дальше к Брюстеру.

— Все в порядке?

Брюстер утвердительно кивнул головой, а потом чуть задрожал и едва слышно пробормотал:

— Холодно.

— Холодно?! — удивленно воскликнул Дэмон. Его лицо и шея были влажными от пота.

Брюстер еще раз быстро кивнул, произнес какой-то глухой гортанный звук и облизал языком губы.

— Все будет хорошо, — бодро сказал Дэмон, крепко пожав руку Брюстера. — Постарайся меньше думать об этом… Просто делай то, что ты должен делать… Будь стойким! — И еще раз крепко сжал и потряс руку Брюстера.

Дальше Девлин. На его лице твердая решимость, из-под туго натянутого ремешка каски выступает резко очерченный подбородок.

— Все в порядке, Дев?

— Все о’кей, Сэм.

— Присматривай за действиями расчета у «шоша», ладно?

— Ладно.

Дэмон постоял несколько секунд: он знал, что Девлин ждет от него еще хоть пару слов.

— Желаю тебе удачи, Дев.

— Тебе тоже, Сэм.

Ночь была ужасной. Сначала усиливающееся шипение, потом нестерпимый пронзительный свист и завывание, потом стремительный спуск, как будто огромный черный небосвод рассекал гигантский нож, потом сотрясающие землю удары, которые бросали Брюстера то в одну, то в другую сторону окопа. Сначала Брюстер хотел вскочить и убежать, убежать из этого ада кромешного в лес. Он уже начал было вылезать из окопа, но услышал властный голос Девлина: «Вниз!» — и подчинился. Теперь же сама мысль оставить это маленькое спасительное убежище казалась столь же невыносимой, сколь невыносимым было нахождение в нем вначале. Пронзительный свист, вой и скрежет, потом вибрирующее сотрясение воздуха, сильные удары взрывных воли то с одной, то с другой стороны заставили Брюстера съежиться в комочек, превратили его в задыхающегося от страха ребенка. Где он находится? Где все они? Внезапно он почувствовал, что его прижала к земле огромная тяжесть, перемешавшая все его ощущения. «Вот этот… этот будет последним», — думал он после каждого взрыва, но сразу же сознавал, что пронзительный свист, завывания и оглушительные взрывы продолжаются. Ему качалось, что он оглох и ослеп, не способен теперь ни слышать, ни видеть. Судорожно цепляясь пальцами за сырую ускользающую землю, он старался зарыться в нее как можно глубже, чтобы не слышать и не видеть этих нескончаемых плевков с неба, гигантских вспышек и взрывов, свиста и скрежета металла. «Довольно! Ради бога, довольно! Остановитесь!» — подумал он, и в тот же момент понял, что он вовсе не думает, а кричит, как маленький ребенок: «Довольно, ну, пожалуйста, остановитесь! Умоляю вас, довольно!»

Потом наступило короткое затишье, но в ушах у него все еще звенело, в глазах плыли сверкающие круги и пятна. Неожиданно ему вспомнилась футбольная игра в Сент-Эндрю, потасовка на университетском футбольном поле. Тогда он был слишком мал не только для того, чтобы играть, но даже мечтать об игре в университетской команде. В памяти промелькнул момент лихорадочного страха, испытанного им перед тем, как на него ринулись и навалились более рослые ребята, как они сшибли его с ног и подмяли под себя. Его буквально затоптали тогда, и он лежал на поле оглушенный и опозоренный. Истоптанная земля футбольного поля пахла так же, как пахнет сейчас эта взрытая французская земля. Тогда у него текла из носа кровь. Теперь все это как будто повторилось. То же самое. Только теперь, в этот момент, Брюстер осознал, что больно кусает тыльную сторону своей руки. «О, зачем только я попал сюда, — простонал он. Или только подумал, что простонал? — Ни за что не нужно было идти сюда… в этот проклятый окоп…»

Где-то совсем близко что-то глухо треснуло, потом еще раз. Брюстер приподнял голову, посмотрел вокруг: все было залито ослепительно ярким светом, жутким, умопомрачительным светом. Безграничный сине-белый океан с темными тенями. Зловещий свет, в котором все кажется неестественным, все выглядит совсем по-другому. Слева виднелась железнодорожная насыпь, полоска леса, но все это было неузнаваемо разворочено взрывами, перемешано, оголено… Брюстер перевел взгляд вправо. Боже! В ярких лучах осветительной ракеты зловеще сверкала масса движущихся касок. Его сковал безотчетный, перехвативший дыхание страх. Это были немцы. Они шли сюда, чтобы убить его. Тысячи и тысячи немцев. Они хотят убить его…

Ракета погасла. Брюстера окутал непроницаемый мрак. Он услышал, как рядом с ним в каком-то икающем ритме сухо застрекотал пулемет «шоша». Кто-то ясным твердым голосом выкрикивал команды, но Брюстер не мог понять ни одного слова. Однако угрожающий повелительный тон кричащего подействовал, Брюстер вскинул винтовку и начал стрелять по неприятно коловшей глаза бисерной цепи огневых вспышек впереди себя. Он стрелял, вздрагивал от отдачи после каждого выстрела до тех пор, пока с удивлением не понял, что израсходовал всю обойму. Он беспомощно оглянулся вокруг, но из-за страшной трескотни и грохота ничего не понял. Кто-то пронзительно вопил визгливым голосом, как скулят собаки. От боли. Кто-то испытывал ужасную боль. Услышав гулкий топот бегущих людей, ощутив их неотвратимое приближение, Брюстер, движимый скорее инстинктом, чем сознанием, выхватил из патронташа обойму, но в тот же момент уронил ее. Нагнувшись, он начал судорожно шарить по земле руками, но обоймы не было, она словно провалилась. Его сознание как бы прояснилось: вопли и хриплые крики, громовые раскаты взрывов воспринимались теперь более реально. В этот момент Брюстер ощутил сильный удар по каске, его голову больно придавили к земле. «Я умираю, — подумал он, содрогаясь от страха, — более, я умираю. Помогите мне…»

В следующий момент что-то твердое и тяжелое скользнуло по спине вниз, на шею и руки посыпалась земля. Это же ботинок, солдатский ботинок! Брюстер закричал от боли, но кто-то уже перешагнул через него. Еще несколько близких взрывов заставили Брюстера прижаться к земле. «Остановитесь! — кричал он теперь в полный голос. — Прекратите этот ужас!» Он ничего не видел, ничего не чувствовал, не шевелил ни одним мускулом… Лежал, как мешок с картофелем, и хотел только одного: чтобы настал какой-то конец, какой-нибудь, но конец…

Когда Брюстер снова шевельнулся, его удивила тишина. Он был в своем окопе. Живой. Он хотел приподняться, но почувствовал боль в спине, замер и начал робко обшаривать все вокруг сначала одной, потом другой рукой. Неожиданно рука наткнулась на какой-то твердый круглый предмет. Он приподнял его, как бы взвешивая. Это была немецкая граната. Граната с длинной ручкой. Охваченный ужасом, он медленно положил гранату на прежнее место и отдернул руку. Она лежит здесь. Рядом с ним. Давно ли она так лежит? С ужасом и отвращением он снова протянул руку к гранате, поднял ее и выбросил из окопа. Слышно было, как она глухо ударилась о землю в нескольких футах от него. Потом он снова оцепенел от страха: а если граната все же взорвется, ведь она может убить кого-нибудь поблизости. Он приподнял голову. Далеко позади него раздавались едва долетавшие сюда хлопки выстрелов из ручного оружия.

— Старки! — позвал он тихо. — Старки! Капрал Девлин!

Никто не ответил. Он здесь один. Он остался здесь один; все отступили и бросили его, оставили одного, не защищенного. Он во всем должен теперь полагаться только на самого себя. Ему страшно захотелось, чтобы кто-нибудь оказался рядом. Кто-нибудь, иначе он сейчас просто заплачет. Он жадно осмотрелся, но ничего не увидел, кроме едва различимых пятен и серых полос на земле. Это было ужасно. Если бы он увидел хоть что-нибудь… Брюстер медленно поднялся на ноги. Слева раздались чьи-то голоса. Он уже раскрыл рот, чтобы крикнуть, но, услышав немецкую речь, замер в ужасе.

— Nein, nein, ist nicht schwer. Fleischwunde…[10]

Брюстер торопливо спрятался в своем окопе. Весь страх, испытанный им до этого, не шел ни в какое сравнение с безграничным ужасом, сковавшим его теперь. Окружен. Он один и окружен противником. В темноте.

— Wo ist Schroeder?[11] — спросил раненый солдат.

Стрельба где-то южнее усилилась, и Брюстер не расслышал ответ. Некоторое время немецкие солдаты разговаривали приглушенными голосами, но вскоре Брюстер снова начал разбирать слова:

— Dieser Stacheldraht — er ist bösartig…

— Kannst du weiter ziehen?

— Ja, sicher — bin erschöpft, weiter nichts… Halts fern von der Walde, he? Rechts, immer rechts, durch die Wiesen… Du sollst drängen.

— Richtig. Hals und Bein bruch.

— Hals und Bein bruch…[12]

Голоса немцев снова ослабли, их заглушили раскаты отдаленной артиллерийской канонады. Брюстер напряг весь свой слух, пытаясь разобрать их последние слова. Его страх был настолько велик, что он побоялся бы даже крикнуть им, если вздумал бы сдаться. Откуда-то справа до слуха Брюстера донеслось приглушенное ржание лошадей, звяканье сбруй и едва уловимый скрип колес. Нужно уходить. Надо выбраться отсюда как можно скорее. Но куда идти?

Время шло. Брюстеру казалось, что теперь стало темнее, чем раньше. «Подожду до утра, а потом сдамся, — сказал он себе решительно, стараясь быть как можно спокойнее. — Мне больше не на что надеяться. Я остался в живых только потому, что эта граната не взорвалась. Никто не имеет права требовать от меня большего. Подожду рассвета и сдамся. Это единственный выход».

В этот момент он услышал рядом с собой шорох и замер от страха. Совсем близко полз человек. Вот он остановился. Где-то слева позади. Брюстер поднял лежавшую на дне окопа винтовку, но вспомнил, что она не заряжена, и, поразмыслив несколько секунд, снова положил ее. «Не стреляйте», — хотел сказать он, но в тот же момент понял, что не сможет произнести ни слова. Он медленно поднял руки над головой.

Человек снова пополз, и Брюстер неожиданно услышал его приглушенный голос:

— Вторая рота? Первый взвод?

Совершенно спокойный тон. Но кто это? Старки? Тэрнер? Неожиданно до сознания Брюстера дошло, что это голос сержанта Дэмона. От облегчения он даже вздрогнул.

— Нет, — пробормотал он, опуская руки, — Брюстер.

— Ты не ранен.

— Кажется, нет. — Нервная дрожь не проходила, несмотря на то что он крепко сжал кулаки. «Где же все остальные?» — тревожно подумал Брюстер. Он понял, что Дэмон где-то близко от него справа, и громко прошептал: — Сержант, подожди…

— Заткнись! — оборвал его Дэмон.

Брюстер услышал, что Дэмон с усилием поворачивает кого-то, лежащего на земле.

— Кто там? — спросил он.

Дэмон ответил лишь после небольшой паузы:

— Это Старки.

— Старки?

— Да. Он мертвый.

Мертвый Старки. Старки, который в Друамоне спал на койке рядом с ним, который имел привычку широко открывать рот в беззвучном смехе. Старки, который собирал почтовые открытки с изображением всех мостов в мире, был мертв. Он лежал мертвый в своем окопе все это время…

— Почему ты не вылезаешь? — спросил, подползая к нему Дэмон.

— Что? — произнес Брюстер испуганно.

— Если ты не ранен, то почему же не отошел назад?

— Я… я не мог… — Брюстер услышал слабый стук Металле о металл. — Что ты делаешь? — спросил он.

— Взял обоймы у Старки. Я свои почти все израсходовал… «Обоймы. Боже, как он может думать сейчас об обоймах?» — удивленно подумал Брюстер.

— Давай вылезай. Нам нужно уходить отсюда, — продолжал Дэмон.

Брюстер задрожал еще сильнее и ничего не сказал. Дэмон подполз к нему так близко, что Брюстер ощутил своими веками его учащенное дыхание.

— Вылезай. Нам нужно прорваться.

— Подожди, — прошептал Брюстер. Мысль оставить окоп представлялась ему невероятной. — Куда прорваться?

— Куда же, по-твоему, как не назад, к своим.

— О-о, — вырвалось у Брюстера, — но ведь там же немцы!

— Я знаю. Слышал их голоса.

— Они говорили что-то о том, чтобы держаться в стороне от леса.

— Говорили об атом?

— Да. Я слышал, как один из них говорил другому, что надо держаться правее и пройти через луг.

— Хорошо, — произнес Дэмон после небольшой паузы. — Это очень хорошо, Брюстер. Отлично. Давай вылезай.

— Подожди…

— Винтовка у тебя в порядке?

— Ага, — пробормотал Брюстер, — но она не заряжена.

— Ну так заряжай, чего же ты ждешь?

Дэмон рассердился, Брюстер понял это по тону его голоса. Он достал из патронташа обойму и вставил ее в магазин винтовки, вздрогнув от прозвучавших слишком громко, как ему показалось, щелчков. Стрельба вдалеке почти прекратилась, до них доносились лишь одиночные винтовочные выстрелы, а где-то еще дальше изредка стрекотал пулемет.

— Поползем туда, — сказал Дэмон, — вон к тому лесу.

— А где все остальные?

— Не знаю. Пошли. Не отставай от меня, держись возле моей правой ноги.

— Что же, разве нас только двое? — удивленно спросил Брюстер. Мысль о том, что от взвода осталось только два человека, пугала его, несмотря на присутствие Дэмона. Частичкой своего сознания он все еще цеплялся за мысль о том, что остальные ребята из взвода находятся где-то поблизости, где-нибудь за насыпью или в лесу.

— Ну пошли, пошли, — резко приказал Дэмон.

— А не лучше ли нам подождать, сержант? — неожиданно прошептал Брюстер.

— Зачем? — зло спросил Дэмон, приблизив свое лицо почти вплотную к лицу Брюстера. — Слушай-ка, Брюстер, вытаскивай свою поганую задницу из этой ямы и марш за мной! Ясно? Вылезай!

Брюстер с ужасом понял, что Дэмон пополз. Он почти готов был закричать «Подожди!», но сдержался, выкарабкался из окопа и пополз за сержантом. Пшеница была вся затоптана, смята, как будто по ней пробежало стадо крупных животных; сломанные стебли больно кололи руки и щеки. Дэмон на несколько секунд замер, потом отвернул влево. Следуя за ним, Брюстер наткнулся на чью-то вытянутую руку в рукаве из грубой ткани; скользкая кожа, зловоние и сладковатый густой запах крови вызвали у Брюстера приступ тошноты. Немец. Убитый немец. Он вытер руку о рубашку и стиснул зубы. Все окружающее стало теперь более различимым: темные полосы леса, пятна на сером фоне пшеницы — ранцы, каски, винтовки, трупы солдат. Где-то далеко позади всего этого возобновилась торопливая перестрелка. Сердце Брюстера забилось учащенно. Пробираясь по этому опустошенному войной открытому полю, он чувствовал себя ничем т защищенным, беспомощным. Чтобы подавить это ощущение, он тихонько кашлял, чихал, даже произнес что-то невнятное. Производимый им и Дэмоном шум, непрерывный шелест и треск ломающихся под ними стеблей пшеницы казался Брюстеру оглушающим. Когда справа впереди них раздались голоса, он, еще не разобрав их первые слова, уже был уверен, что это немцы. Их было несколько: голоса становились все громче и яснее с каждой секундой.

— Нам придется бежать, — прошептал Дэмон, надавив рукой на шею Брюстера. — Быстро. Вставай и беги к лесу.

— Бежать? — повторил едва слышно Брюстер. — Встать и бежать?

— Да, это единственный выход. Ну, поднимайся.

— Я не могу, сержант…

— Сможешь, — прошипел Дэмон, — иначе крышка. — Он крепко ухватил Брюстера за шиворот и встряхнул его. — Ну, беги, я тебе говорю.

— Не оставляй меня, не оставляй меня здесь, сержант, — взмолился Брюстер.

— Делай, что я приказываю! Слышишь?

— О, нет, сержант. Я…

Дэмон схватил Брюстера обеими руками и рынком подняв его на ноги. Нервно стуча зубами, Брюстер открыл было рот, чтобы возразить, но в тот же момент увидел, как Дэмон, схватив винтовку, быстро выстрелил. Наполовину оглушенный, Брюстер видел, как из дульного среза винтовки вырвалась яркая вспышка пламени. Выстрел подействовал на Брюстера отрезвляюще, как бы подстегнул его. Раздался пронзительный крик и сразу же целый хор голосов, но Брюстер не обратил на них никакого внимания. Он уже бежал к лесу со скоростью, на какую только был способен и какой никогда не подозревал в себе. Он буквально летел над землей, ни на шаг не отставая от Дэмона. Ночное небо рассекли трассирующие пули, словно по нему протянули раскаленную докрасна проволоку. Кто-то истошно завопил от боли, а кто-то закричал низким голосом:

— Unterlassen Sie das, Ihr verrückten Bastarden![13]

— Гады проклятые, — пробормотал, задыхаясь, Брюстер. Мчась изо всех сил под пересекающимися трассами пуль к темной массе густого леса, Брюстер вдруг испытал дикую, неудержимую радость. Что-то прожужжало у его правого уха, как будто кто-то дернул туго натянутую струну, но это теперь не испугало, а, наоборот, развеселило его. Наконец он достиг леса и укрылся и его окутывающей темноте. С трудом переводя дыхание, он остановился и прислонился к стволу дерева. Во рту было до боли сухо, в голове стучало, как будто она вот-вот лопнет. Но все позади, теперь он в безопасности.

Подошел часто дышавший Дэмон и ободряюще хлопнул Брюстера по плечу.

— Так, теперь пойдем дальше. Иди за мной.

— Но куда? — он все никак не мог отдышаться.

— От дерева к дереву. Выбирай дерево и иди к нему. Потом другое, третье…

— Но я ничего не вижу…

— Как ковбои и индейцы. Ясно?

Как ковбои и индейцы. Брюстер хотел расхохотаться, но подавил это желание. «Что сказала бы мама, если бы увидела меня? Здесь. Сейчас. В этом лесу». Неожиданно он подумал, что может отстать от Дэмона. Страх дошел до самых пальцев и пяток. Он ничего не видел, осторожно, ощупью двигался вперед, пока рука не натыкалась на кору дерева, потом прислушивался к шагам шедшего впереди Дэмона и снова двигался вперед. Неожиданно он почувствовал, что стал видеть лучше: стволы сосен были несколько темнее общей массы леса. Трудно было только идти бесшумно. Он спотыкался, цеплялся ногами за корни, наступал на лежащие на земле засохшие сучки. Его бесили хлеставшие по лицу ветки; когда он ступал ногой на высохшие листья, они щелкали, как хлопушки, или звенели, как разбитое стекло. Так, во всяком случае, ему казалось. Куда и зачем, черт возьми, идет этот Дэмон? Откуда он знает, в каком направлении надо идти? Все куда-то провалились, и только они двое мыкаются в этом темном лесу…

Справа что-то зашуршало. Там тоже кто-то двигался. Но совсем не в том направлении, где был Дэмон. Брюстер замер около дерева и широко открыл рот, чтобы дыхание было беззвучным. Кто-то шел прямо на Дэмона, теперь вот остановился. Брюстер попытался вскинуть винтовку к плечу, но понял, что не может сделать этого. Все его тело вздрагивало с каждым ударом сердца, а руки ничего не чувствовали. На какой-то момент у него появилось желание громко закричать и броситься напролом через лес. Потом это прошло, он почувствовал себя уверенным, готовым к любой неожиданности, полностью сознающим все происходящее вокруг.

Человек сделал еще два-три шага. Он теперь, должно быть, как раз там, где притаился Дэмон.

— Konrad?[14] — спросил он дрожащим голосом.

Брюстеру этот оклик показался невероятно громким. «Ого, — подумал он изумленно, — он боится. Боится даже больше, чем я», — и бесшумно вскинул винтовку к плечу.

— Konrad? — повторил тот же голос. — Wo sind?…[15]

Брюстер хотел выстрелить, но в этот момент раздался глухой удар и захлебывающийся хрип, потом шелест листьев от падающего тела — и тишина. Не опуская винтовки, Брюстер осторожно приблизился к тому месту, где произошло все это.

— Брюстер? — раздался голос Дэмона.

— Да?

— Пошли дальше.

— Что случилось, сержант?

— Я задушил его.

— Господи! — Брюстер едва различил у корня дерева неуклюже осевшее тело немецкого солдата.

— Он заблудился или отстал от патруля. Идем дальше. Некоторое время стояла почти полная тишина; постепенно затихла и стрельба вдали. После ужасного грохота артиллерийской канонады, оглушительных взрывов снарядов и ожесточенной немецкой атаки тишина казалась абсолютной и даже осязаемой. Где-то в болоте квакали лягушки. Толстый слой сосновых иголок на земле приглушал их шаги. По мере того как зрение привыкало к темноте и становилось острее, Брюстер чувствовал все большую и большую уверенность в себе. Он, как ребенок, всегда боялся темноты и со страхом вспоминал, как однажды вечером, когда родители ушли в оперу, в доме неожиданно выключилось электрическое освещение в тот момент, когда он находился в своей спальне на втором этаже и читал Конан Дойля. Непредвиденный, без всякого предупреждения натиск такой абсолютной темноты настолько испугал Брюстера, что он сразу же замер к долго лежал затаив дыхание, прижав к животу книгу, боясь пошевелить даже пальцем. А наполнявшаяся ужасом темнота безжалостно стискивала его все плотнее и плотнее. Лишь много времени спустя он, крадучись, соскользнул с кровати и зажег свечу. Однако прыгавшая по стене собственная расплывчатая тень пугала его еще больше. Тем не менее он ведь встал с кровати и зажег свечу…

— Сержант, — прошептал он охрипшим голосом, когда догнал Дэмона, — скоро начнет светать.

Дэмон кивнул головой. Его лицо было серым, под глазами легла сетка мелких морщин.

— Нужно идти осторожнее. Ни в коем случае не стреляй, если не уверен, что только от этого зависит твоя жизнь. Выстрел может встревожить целую армию немцев.

Они медленно пробирались на юго-восток среди невысоких холмов, тянущихся параллельно лесной дороге. Еще дважды они услышали немецкую речь, и в одном из этих случаев едва успели сойти с дороги и укрыться от продвигавшейся крупной рысью артиллерийской команды, спешившей в немецкий тыл. Дэмон заметил, что у всадников очень усталый вид, они едва держались в седлах, большинство сонно клевало носом.

Гряда холмов неожиданно оборвалась и сменилась неглубокой ложбиной. Дальше дорога тянулась по этой ложбине, извиваясь между покрытыми виноградником горными пластами. По необъяснимой причине вид этой маленькой ложбины наполнил Брюстера страхом. Уж очень неприкрытой, ничем не защищенной, уязвимой выглядела она. Чтобы остановить Дэмона, он дотронулся до его плеча и спросил:

— Куда мы идем?

Дэмон удивленно приподнял брови:

— Назад, к нашей линии фронта. Куда же еще, по-твоему?

— До линии фронта нам ни за что не дойти, сержант.

— Не беспокойся, дойдем. Обязательно дойдем. Ставлю свою следующую месячную получку против твоей, что дойдем. — На лице Дэмона появилась добродушная улыбка. — Держись, Брюстер. Ты же хороший парень, и просто молодчага.

Стало намного светлее; сквозь разрывы в листве над дорогой виднелось слегка затянутое облаками светло-голубое небо, с ветвей падали капельки утренней росы. Они прошли всю лощину и снова вошли в лес. Справа от них по полю, у самой кромки леса, скакал на лошади офицер в безукоризненно чистой серой форме; в низко надвинутой на глаза фуражке. Звон болтающейся шашки всадника и конской сбруи казался в тишине необычно громким.

— Спешит в тыл с приятными донесениями, — пробормотал Дэмон, энергично плюнув на землю. — Ух… сволочи…

Безграничный гнев в голосе Дэмона произвел на Брюстера сильное впечатление.

Дорога шла теперь по отлогому спуску с холма; деревья поредели, сменились кустарником. Они продвигались осторожно, короткими, по двадцать — тридцать футов, перебежками, останавливаясь у куста или дерева, чтобы осмотреть местность впереди. Брюстер только что догнал Дэмона и хотел что-то сказать, но, увидев застывшее напряженное лицо сержанта, остановился как вкопанный. Внизу, пересекая расположенное под уклоном поле, шла небольшая колонна солдат.

— Пленные, — тихо произнес Дэмон.

Наклонившись больше вперед, Брюстер увидел, что в колонне было шесть пленных: трое из них несли на носилках раненого, а впереди шли еще двое. Пленных американцев охраняли два немецких солдата — один в голове колонны, другой позади. Американцы выглядели очень усталыми, едва тащились, особенно те, кто несли раненого на импровизированных носилках из двух винтовок и плащ-накидки. Раненый лежал неподвижно, его обнаженная голова безжизненно упиралась в грудь заднего носильщика. «Они идут в нашу сторону, — со страхом подумал Брюстер. — Выходят на эту дорогу и пойдут мимо нас». И все же он продолжал жадно наблюдать за колонной. Один из носильщиков споткнулся, и немец, идущий позади, грубо подтолкнул его. Американец бросил на него гневный взгляд и громко выругался. На какой-то момент его лицо попало в луч света: угловатое, костлявое лицо, большой рот…

— Сержант, — взволнованно прошептал Брюстер, — ведь это Реб! Это Реб! А рядом Полетти, смотри, смотри…

— Правильно, это они.

— А вон и капрал Девлин, видишь?

— Где Девлин? — недоверчиво пробормотал Дэмон.

— Впереди, Вот тот, что идет отдельно. Видишь? Вон, с перенизанной головой.

Теперь всех пленных было хорошо видно. Они шли медленно, на подъемах дороги часто спотыкались и скользили, цеплялись за кусты и ветки. Их лица были мрачными, изнуренными. Каски были только на двоих. Капрал Девлин, потом кто-то незнакомы л Брюстеру, затем Рейбайрн, Полетти и задний носильщик, смутно напоминавший Брюстеру кого-то. Шедший позади немец выкрикнул что-то и опять толкнул Рейбайрна, но на этот раз тот лишь презрительно посмотрел на него и ничего не сказал.

Брюстер вздрогнул. Сержант Дэмон толкал его назад, туда, откуда они только что пришли и говорил:

— Пошли, пошли…

— Куда? — удивленно спросил Брюстер и, опасливо оглядываясь на колонну, нерешительно двинулся обратно.

Они прошли ложбину в обратном направлении и вернулись на то место, где кончался ряд холмов. Когда они вошли снова в густой лес, Дэмон повернулся к Брюстеру:

— Мы нападем на них отсюда.

— Нападем на них?

— Сначала я покончу с немцем, который идет позади, а когда передний повернется, ты приколешь его. Понял?

— Я…

— Не шевелись, пока я не начну. Сначала я брошусь на заднего. Надо сделать так, чтобы они не успели произвести ни одного выстрела.

— Но как же это, сержант?…

— Ты что, глухой, что ли? Я же сказал тебе не стрелять, пока ты не убедишься, что это абсолютно необходимо.

Брюстер уставился на Дэмона непонимающим взглядом. Лицо сержанта было гневным и суровым, таким, каким оно бывало, когда он отчитывал кого-нибудь после проверки, только еще более гневным. Дэмон твердо решил напасть на немцев и ни за что не откажется от этого. Они должны убить этих немцев, и Дэмон хочет, чтобы он, Брюстер…

— А разве нельзя просто обстрелять их из засады?

— Чтобы они открыли ответный огонь? — спросил Дэмон, окинув Брюстера презрительным взглядом. — Или чтобы укрылись в кустах и завопили о помощи? Там же немцы! — прошипел он, показывая куда-то в сторону темной массы леса.

— Но… — заикаясь продолжал охваченный страхом Брюстер, — но я не могу, сержант…

— Сможешь. Сможешь, если хочешь остаться живым.

— Но ведь нас только двое.

— Их тоже двое. Тут-то они как раз и просчитались, сволочи. — Он подтолкнул Брюстера в сторону от дороги. — Не теряй времени. Стой вот здесь. За этим деревом. Помни: не показывай себя, пока не услышишь, что я нападу на заднего. Я буду вон там, видишь? Вон у той сосны с горбом внизу ствола. Не стреляй ни в коем случае…

— Но… сержант, я не…

— Убей эту сволочь! Убей его! Или ты его, или он тебя! И всех остальных нас… — Дэмон схватил Брюстера за грудки и угрожающе потряс его. — Смотри, Брюстер, если ты подведешь меня сейчас… Приколи его штыком так, чтобы он и пикнуть не успел. — Он последний раз тряхнул Брюстера и бесшумно исчез и кустах.

— О боже, — тяжело вздохнул Брюстер. Присев за широким стволом сосны, он автоматически проверил шпеньки штыка. Его лицо покрылось потом; капельки пота падали с носа, подбородка, стекали в глаза и разъедали их. В животе урчало. Опасаясь, что эти звуки выдадут его, он надавил на живот рукой.

Из лощины доносились голоса приближавшихся людей, слышалось приглушенное звяканье снаряжения, гулкий стук ботинок по засохшему грунту. Сначала за деревьями замелькали какие-то пятна, но вскоре Брюстер увидел шедшего впереди немца в серой форме, его сильно загорелое широкое лицо и квадратный подбородок. У Брюстера захватило дыхание, ему показалось, что его сердце подскочило к самому горлу и застряло там. Ему захотелось бросить винтовку и убежать куда-нибудь в лес, где можно надолго спрятаться. Кто об этом узнает? Кому он нужен? Но в тот же момент Брюстер вспомнил выражение лица Дэмона и то, как он, Брюстер, все же решился в темной спальне в Сент-Эндрю встать и зажечь свечу. Его охватил приступ безграничной ярости, мышцы непроизвольно напряглись.

Неожиданно раздался глухой звук сильного удара, как будто кто-то стукнул доской по завернутому в одеяло бревну, потом гортанный захлебывающийся крик. Брюстер молниеносно выскочил из-за дерева. Немецкий солдат, находившийся от него не более чем в шести футах, повернулся назад, в том направлении, откуда раздался крик. Подскочив к нему, Брюстер в нерешительности уставился на его спину. За немцем виднелись застывшие в изумлении лица американцев. Спина немца была широкой; мундир около большого, из черной кожи ремня потемнел от пота. Брюстер сознавал, что надо ударить его, но не мог. Какую-то долю секунды он стоял неподвижно и смотрел на блестящий черный подсумок, цилиндрическую коробку противогаза, разошедшуюся складку мундира. Но вот немец снова повернулся к нему лицом; широко открытые, ясные глаза, строгая линия тонких губ. Винтовка с примкнутым штыком начала описывать длинную дугу в направлении Брюстера. «Он хочет ударить меня», — мелькнула у него мысль, и он рванулся со всей силой на немца и автоматически нанес ему сильнейший штыковой удар, такой, которому его учил Дэмон. Штык вошел в тело чуть повыше металлической пряжки поясного ремня, похожей на голову рычащего ягуара. Немецкий солдат оцепенел, его тело качнулось в сторону напавшего, как будто он хотел, чтобы штык вошел еще глубже. Что-то сильно ударило Брюстера по переносице; в глазах у него потемнело, поплыли круги, и словно сквозь какую-то пелену он успел заметить лишь выпученные от боли и изумления белые глаза своей жертвы; свободной рукой немецкий солдат пытался поцарапать Брюстеру лицо. Однако в этот момент сзади на немца неожиданно налетел Девлин. Сжав шею противника левой рукой, правой Девлин выхватил из его ножен нож для рукопашного боя и нанес ему несколько ударов в спину. Немецкий солдат сник и без единого звука грузно осел прямо на дорогу. Несколько секунд Брюстер все еще никак не мог выдернуть свой штык. Наконец это ему удалось. По стальному штыку стекала вниз густая кровь. Вокруг Брюстера собрались Девлин, Рейбайрн, Полетти и другие, и все они смотрели на него как на человека, обладающего какой-то сверхъестественной магической силой. Итак, он все же сделал это. Он сделал то, что приказал ему Дэмон.

Почувствовав, как к горлу подкатывает тошнота, Брюстер в смущении отошел к кустам и наклонился, опасаясь, что его вырвет. Сначала ему стало стыдно перед товарищами, но он тут же решил не обращать ни на кого внимания. Кто-то, дружески обхватив его за плечи, тихо говорил что-то утешительное, но Брюстер не слышал этих слов и не понимал их.

— Ничего, ничего, — бормотал он. Проведя рукой по своему лицу, неприятно удивленный Брюстер заметил, что вся его ладонь в крови, а нос показался ему невероятно большим и каким-то мягким. — Оставьте меня на минуту-две в покое…

Но его никто уже не слушал, потому что каждый в этот момент был занят чем-то своим: все скрытно передвигались, над чем-то хлопотали, что-то торопились сделать. Дэмон уже сообщил всем, что справа, не далее, чем в ста ярдах от них, находится противник. Рейбайрн и Девлин снимали с убитых немецких солдат патронташи, проверяли их оружие. Только ошеломленный Брюстер стоял, не принимая в этом никакого участия, размышляя над чем-то, прислушиваясь к приглушенным голосам товарищей.

— Что же вы так долго? — спросил капрал Девлин. Его глаза блестели, как две бусинки. — Я заказал этот разговор целых пять часов назад.

На лице Дэмона появилась улыбка.

— Ты что, но знаешь этих французских телефонистов, что ли? — подхватил шутку Дэмон. — Они то и дело соединяют не с тем номером. — Произнося эти слова, Дэмон внимательно всматривался в лес позади линии холмов. — А ты что, планировал небольшую поездку и Германию, Дев?

— А как же, конечно! Сейчас самое время пополнить кое-какие запасы, а то здесь все пропадет… — Его веселое лицо неожиданно стало хмурым, подбородок опустился. — Боюсь, что так и случится, — пробормотал он тихо, — наверное, все так и будет…

— Что произошло? — спросил Дэмон.

— А черт его знает! Я так ничего и не понял. Лейтенант крикнул, чтобы мы отступали. Я знал, что отступать не следует, но в тот момент это почему-то показалось мне правильным. Я отступил с несколькими солдатами назад за насыпь, а по пятам нас преследовала целая толпа немцев, так что разобрать, кто где находится, было невозможно. Я только что пристрелил одного, замахнувшегося на Тэрнера штыком, и взял на мушку другого, но в этот момент кто-то стукнул меня но голове. Когда я пришел в себя, то понял, что лежу на спине, а голова трещит, как после новогодней ночи. Около меня вот эти два героя. Никакого оружия, но зато тысяча и один немец вокруг нас и каждый тыкает штыком мне в живот.

— А ты знаешь, капрал, — вмешался Рейбайрн, — я, конечно, не считаю себя героем, но совершенно уверен, что, не остановись я и не попытайся поднять тебя, быть бы мне сейчас где-нибудь у черта на куличках…

— Да, ты поступил, конечно, неплохо, — пробормотал Девлин без особого энтузиазма.

— Но ведь закончилось-то все хорошо, — сказал Рейбайрн, пожав плечами.

Брюстер удивленно следил за всеми. Он бросил взгляд на убитого немца — квадратное загорелое лицо, тучное тело, — но быстро отвел глаза в сторону. Это он убил его. Они говорили, что Брюстер трус, не желали есть за одним столом или жить с ним в одной комнате. Но он доказал им, что Брюстер вовсе не трус; он так же, как и многие другие, был и не трусом и не героем, но сумел заставить себя сделать то, что должен был сделать… Странно: он почему-то не чувствовал сейчас ни своих рук, ни ног, ни носа; даже тогда, когда осторожно ощупывал их пальцами. Нос казался каким-то большим комом, а перед глазами словно висела какая-то сетка. Вот, как из-за какого-то мыса, к нему приблизилось лицо Дэмона.

— Ну, как ты? — спросил он.

— Мне кажется, я плохо вижу, — пробормотал Брюстер.

— Он, наверное, стукнул тебя спусковой скобой, а может быть, и кулаком. Повредил переносицу.

— Сломал мне нос?

— Ага. Но ничего. Так будет даже лучше — более сердитый вид.

— До того как мужчина станет взрослым, его нос обязательно должен быть сломан, — вмешался Девлин. — Ты разве не знал этого, Брюстер? А потом его должны сломать еще раз, подправить в другую сторону.

— Глупости! Все, что ему требуется, это положить в шерстяной носок перемешанное с золой сало и подержать его суток двое на носу, чтобы вытянуло всякую дрянь, тогда нос будет как новенький…

Брюстер застенчиво улыбнулся. Они опять разыгрывали его, но теперь в этом розыгрыше чувствовалось совсем иное отношение: все проявляли искренний интерес к нему, каждый хотел сказать что-то. Он должен был решиться и решился на это. Отыскав плохо видящими глазами Дэмона, он с гордостью сказал:

— Здорово мы разделались с ними, сержант.

— Ну вот, видишь, что могут сделать два человека, Тим? Видишь? А теперь нас восемь человек…

Брюстер кивнул. Все будет хорошо, он был в этом совершенно уверен. Они вернутся к своей линии фронта, и никто — пусть даже вся немецкая седьмая армия выстроится плечо к плечу — не в состоянии задержать их.