"Олег Маркеев. Тотальная война " - читать интересную книгу автора

гениям спекуляций и архитекторам "пирамид" вдруг резко приспичило выехать за
границу, подальше от ошалевших вкладчиков. Газеты и телеканалы
кликушествовали на разные голоса, но к бунту все же не призывали.
Ограничились резкой критикой и требованием экономических гарантий свободы
слова.
А народ... Народ за годы прозападных реформ тоже освоил несколько
иностранных слов. Поэтому вместо привычного русскому уху пятизвучья обозвал
"слуг народа" и их вороватую челядь импортным словом "пидо.-.сы" и стал
скупать все подряд. Ажиотаж длился три дня, на большее у народа не хватило
денег. Кое-как успокоившись и очередной раз стерев плевок с лица,
незлобливый русский народ занялся тем, что умеет лучше всех в мире, -
выживанием.
Максима Максимова дефолтная свистопляска не затронула, и с самого утра
он предавался великорусскому ничегонеделанью. Подперев щеку кулаком, смотрел
на капельки дождя на подслеповатом оконце. Больше смотреть было не на что.
Окно полуподвальной комнаты выходило во двор музея, и не было никаких шансов
увидеть хотя бы пару стройных ног.
"Интересно, а Пушкину снились сны про Африку?" - неожиданно пришло на
ум.
Максимов усмехнулся. Голова явно желала думать о чем угодно, только не
о работе. В историко-археологической экспедиции, где он числился научным
сотрудником без степени, существовали "присутственные дни", в которые
приличия требовали показаться пред светлые очи начальства и критические
взгляды сослуживцев. Максимов родные стены баловал своим появлением не чаще
двух раз в месяц. И то, если не уезжал в командировки по личному указанию
профессора Арсеньева. Всем давно было известно, что Максим доводится
суровому, как старообрядец, профессору любимым внуком, поэтому смотрели
сквозь пальцы на полное отсутствие энтузиазма у Максимова в редкие моменты
нахождения на рабочем месте.
Впрочем, Максимов себя не выпячивал, всегда с легкостью откликался на
просьбы принести, перетащить и поставить на место. В женском коллективе вел
себя предельно корректно, особого внимания никому не уделял и по темным
углам никого не зажимал. Зато с удовольствием принимал участие в чаепитиях и
днях рожденья. В пристрастии к спиртному уличен не был, материальных проблем
не имел, кольца на пальце не носил. Но охотничий сезон на него не открывали.
Тайный женсовет музея постановил оставить Максимова в покое, как выразилась
искусствовед со стажем Тарасова - "для сохранения породы".
"Присутственный день" тянулся третьи сутки. В понедельник утром дед
позвонил Максимову и сказал: "Ты мне нужен. Будь на работе". С тех пор они
даже не перебросились парой слов, хотя сегодня уже кончался четверг.
Хотя в том, что идет именно четвертый день недели, Максимов был уверен
все меньше и меньше. В вязкой тишине полуподвала, казалось, даже время
умирало и тонкой пылью осыпалось на полки, забитые ящиками со всякой
всячиной, оставшейся от умерших раньше эпох. И мысли текли все медленнее и
медленнее.
"Дед, конечно, затянул паузу до неприличия. Но, если разобраться,
определенный плюс в безвременье есть. Лучшего способа привести себя в норму,
чем временное заточение в этом склепе, не придумаешь".
Он уже давно привык не тешить себя иллюзиями, просто не имел на это
права. Холодный анализ фактов убеждал, что события последних недель