"Александр Марков. Троица" - читать интересную книгу авторабудет трудно.
Яков мою речь внимательно выслушал, и омрачилось лицо его печалью. И сказал он: - Видно, и впрямь плохи дела у друго моего, храброго князя Михаила, если троицкие начальники с такими вестями идут ко мне, к неправославному, по-вашему к еретику. Неужели нет никого из больших московских бояр, кто был бы верен Михаилу Васильевичу? - Тебя, господин, - сказал я. - Князь скорее послушает, чем любого боярина. К тому же мы тебе верим больше, чем всем прочим, потому что только тебе одному нет никакой корысти изменить князю Михаилу. И нам ведомо, что ты его любишь нелицемерно. Тогда обещал Яков передать мои слова князю, и поклялся всячески его молить и упрашивать, чтобы шел он поскорее вон из Москвы. - Я уж ему не раз о том говорил, - молвил Яков. - Что надобно сейчас идти на врагов, а просухи не ждать. Все тщетно: царь его не отпускает. Поговорили мы еще с Яковом несколько времени, и пошел я домой, на Троицкое подворье. Смутно у меня на сердце и страшно за князя Михаила и за всех русских людей. Господи, смилуйся, не попусти изменникам поймать спасителя нашего и надежду, благоверного князя Михаила, в бесовские сети! Смилуйся, Господи! Аминь, аминь. Марта 21-го дня Побывал я нынче у самого преславного и храбрейшего князя Михайла и прежде Якову Делагарди, и кое-что иное, о чем здесь умолчу. И молил его уходить из Москвы. Князь же, слушая меня, сидел словно туча нахмуренный и печальный. И поначалу ничего мне не ответил, и так мы долго молчали. А потом сказал с прискорбным воздыханием: - Это все мне ведомо, Данилка. Вот и Яков ко мне приходил с теми же вестями. Я и сам бы рад уйти, да не могу. Царь на меня осерчал. А я хоть и невинен перед ним, а как оправдаться, не знаю. Передай своему келарю, что, когда я был в слободе Александровой, приходили ко мне гонцы от воеводы рязанского Прокофья Ляпунова. Писал же мне тот Прокофий в грамоте своей многие похвальные слова, и величал меня сверх меры и достоинства. И просил от имени всех людей рязанских и иных земель, чтобы свел я с царства царя Василия и сам бы стало царем. Я же, Данило, никогда о царстве не помышлял, а всегда единственно о спасении русской земли радел. И ту Прокофьеву прелестную грамотку я порвал и оплевал, а гонцов прогнал и велел им идти обратно в Рязань, и Прокофью сказать, чтобы он таких воровских мыслей в дурной своей голове не держал, и смуты бы не учинял. А теперь вот нашлись доброхоты и донесли царю Василию, будто я Прокофьевых послов принял ласково, и радовался, слушая их речи. И за ту вину, что я тех послов не казнил, а с миром отпустил, я ныне у царя в опале. Если же я вздумаю самовольно, без царского дозволения в поход выступить, то он меня немедля с воеводства сведет и поставит на мое место брата своего Дмитрия. А какой этот Дмитрий воевода, ведомо всем. Ни разума, ни отваги, ни чести не имеет, к тому же спесью и гордыней великою одолеваем, также и завистью. Войско его ненавидит люто, и никто за него умирать не станет. |
|
|