"Анатолий Мариенгоф. Бритый человек" - читать интересную книгу автора

Хорошо ему: "Лео". А вот как вывернешься из положения, когда тебя
зовут: "Мишка". Выпалить разве: "Михаил".
Но я думал о том, что сказать "Михаил" вместо "Мишки", значило бы
соврать. Я, собственно, это и сделал бы при других обстоятельствах с легким
сердцем; я человек не принципиальный. Я совсем не Саша Фрабер. Это он,
выскорлупившись от столичной народоволки и нерчинского попа, все сделал по
житиям прудонов:
- Я принципиально не верю.
- Я принципиально не даю взаймы.
- Я принципиально не курю.
- Я принципиально приношу завтрак из дома.
- Я принципиально хожу в баню по вторникам.
Мне, конечно, ничего бы не стоило сказать: "Меня зовут Михаил". Лео,
весьма вероятно, на первых порах принял бы это за чистую монету и пустил в
обращение: "Вы любите, Михаил, "Снежную маску" Александра Блока?", "Неужели
вы, Михаил, не любите варенье из дынных корочек?".
Возможно, что некоторое время я бы чувствовал себя празднично и
необычно, как в крахмальном воротничке, одевавшемся под серую гимназическую
рубашку в день бала в Первой женской гимназии, куда я получал приглашение от
двоюродной сестры, зеленоглазой горбуньи.
Через полчаса после первого вальса, на который я смотрел из-за колонны,
крахмальные концы воротничка врезывались мне в подбородок, а запонка
вливалась в горло. Я становился несчастнейшим человеком, потому что
приходилось поворачивать шею с надменной медленностью, говорить в нос,
смотреть свысока, не имея для того никаких оснований-т. е. ни
соответствующих лакированных ботинок, ни соответствующего пробора.
Сегодня бы Лео пел, как на скрипке: "Неужели вы, Михаил, не любите
варенье из дынных корочек?". А назавтра, придя в гимназию, он услышит:
"Мишка, чертов сын, поздравляю тебя с очередным прыщом на носу", "Ребята,
Мишке-скотине в срочном порядке требуется девочка", "Ребята, предлагаю в
складчину сводить Мишку к мадам Тузик".
Наконец, я припоминаю, что уже в те отдаленные времена, когда я на
четвереньках пытался переползти нашу Завальскую улицу, более широкую в моих
карапузьих глазах, чем теперь целая жизнь, мать, свесившись из окна,
кричала: "Мишка, в колее утопнешь! Назад скоро рачься, слышь?".
Память, собственно, твердо сохранила только одно первое слово. Но я не
сомневаюсь в полной непридуманности остальных, потому что мать с разительной
терпеливостью относилась с той же острасткой ко всем моим четырем сестрам и
семи братьям, заявлявшимся на свет один за другим без малейшего рассеяния и
через совершенно равные промежутки времени.
Рождение человека в нашей семье было событием нисколько не важным. Отец
обычно сообщал о нем следующей фразой: "А старуха-то моя поутру опять
мальчишку выплюнула".
Несколько недель тому назад мне исполнилось тридцать четыре года. Если
переводить на старинку, по должности я действительный статский. Партийцы мне
говорят: "Товарищ Титичкин". Виднейшие спецы: "Михаил Степанович". Но стоит
кому-нибудь вообразить, что стены кабинета непроницаемы, как до меня
доносится:
"А у Мишки-то нашего автомобиль отбирают".