"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

старого члена ВКП(б). Его берлинские сослуживцы, говоря: "Здравствуйте,
Марья Федоровна!" или "До свиданья, Марья Федоровна!", всегда целовали у нее
ручку. Приучены к тому были. Не чересчур умный, но чрезвычайно
принципиальный (что нередко совпадает), товарищ Файнгор счел контрреволюцией
это "прикладывание к ручке".
- Вот увидите, пальчики я ей целовать не буду! - твердо и сурово
говаривал он своим сослуживцам. - Не дождется она от меня этого.
- Посмотрим, - с улыбкой отвечали ему сослуживцы.
- Посмотрим! - сердился он.
Через несколько дней, в кабинете торгпреда, перед каким-то заседанием,
произошла встреча, интригующая всех. Надо сказать, что Марья Федоровна
подавала свои изящные, отманикюренные пальчики так, что не поцеловать их
было довольно трудно.
Но товарищ Файнгор решителен: демократически крепко пожав благоухающую
ручку, милостиво протянутую ему на уровне рта, он мужественно попытался
опустить ее. Не тут-то было. Ручка не поддалась. Произошла неловкая заминка.
Торгпред и ответственные работники, затаив дыхание, следили за этой
волнующей сценой: "Чья возьмет?".
Снисходительно улыбнувшись, Марья Федоровна сказала погромче обычного:
- Не бойтесь. Прикладывайтесь. Эту ручку Владимир Ильич целовал.
И товарищ Файнгор приложился. Да как! - с чмоком.
Торгпредство веселилось несколько дней.
Это не анекдот. А вот и еще один неанекдот.
Ленин, работая в своем кремлевском кабинете над срочным докладом,
никого не принимал.
Мягко вошел секретарь и полушепотом сообщил:
- Владимир Ильич, в приемной товарищ Андреева.
- Кто?... - рассеянно спросил Ленин, не поднимая глаз от блокнота.
- Товарищ Андреева, Владимир Ильич, - повторил секретарь.
Ленин вскинул голову:
- Марья Федоровна?
- Да, Владимир Ильич. Может быть, сказать ей, что у вас срочная работа
и вы никого не принимаете?
- Что вы, что вы, помилуйте! Немедленно впустите. Ведь у нее громадные
связи.
Когда Марья Федоровна вошла в кабинета Владимир Ильич стоял,
приглаживая бородку.
Почему, собственно, я написал эту главку? Да потому, что в Москве
собрались выпустить сборник "Памяти Марьи Федоровны Андреевой", и какие-то
дамы из редакции письмами и телефонными звонками просили Никритину написать
о ней "воспоминания". Никритина отказалась: "Не умею-де этого делать".
В те берлинские времена Марья Федоровна уже была замужем за Петром
Петровичем Крючковым ("Пэпэкрю", как его называли). Он являлся полновластным
горьковским "коммерческим директором" - вел все его обширные "иностранные
дела" по изданиям, переизданиям и переводам сочинений.
Встречаясь с Крючковым у Марьи Федоровны, я ощущал его человеком
любопытным, башкастым, энергичным, невыплескивавшимся. Говорил он редко, но
метко. Мрачноват был. Впрочем, только снаружи. Крепкие скулы и челюсти,
крепкие ноги и руки. Роста отнюдь не гренадерского. Дорогие костюмы от
первоклассного портного делали коренастую фигуру его чуть ли не элегантной.