"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

после первого круга Никритина спросила своего кавалера:
- Вот вы, Константин Константинович, ни за что ни про что сидели в
тюрьме. Ну и как - простили это?
Рокоссовский ответил дипломатично:
- Да. Родина - как мать. А мать все равно простишь, если она даже
несправедливо наказала.
Все когда-либо сидевшие за решеткой, как я заметил, потом годами
обожают вспоминать это. Одни с юмором, другие - лирически, третьи - зло.
Крутясь в вальсе, стал вспоминать и Рокоссовский:
- Подлец следователь однажды спросил меня: "А как, проститутка, ты
пролез в нашу партию?"
- И вы не проломили ему череп?
- Нет. Подлец вовремя отскочил. А табуретку я действительно уж поднял
над башкой.
Вальс продолжался.
- Между прочим, с нами в камере сидел один ваш известный режиссер.
- Мейерхольд? - взволнованно спросила Никритина.
- Нет. Алексей Дикий. Мы его били "в темную".
Никритина знала, что так говорят, когда бьют, накрыв шубой.
- За что?
- За дело. Он был вреднейшей "наседкой".
В тюрьме так называют осведомителя, подсаженного в камеру.

* * *

Полуцыган Сергей Сорокин, после вальса, играл на гитаре и пел старинные
цыганские романсы. Я еще не встречал равных ему в этом. На своей книжице,
некогда подаренной Сорокину, я написал:

Я люблю гитару Вашу,
У нее душа большая.
Ни о чем меня не спрашивает,
Только очень утешает.
Дождик, дождик в Ленинграде.
Не купить ли с горя зонтик?...
- Друг Сорокин, дружбы ради,
Сердце песней урезоньте!..

И он "урезонивал".
Подперев щеку кулаком, Рокоссовский слушал Сорокина. И плакал.
Потом - за столом - Никритина говорила с командиром о храбрости.
- А что такое храбрость? - задумался Рокоссовский. - Вот когда меня
бомбят, я дисциплину нарушаю - не прячусь в щель. Стою, гляжу на небо... Это
надо. Для бойцов надо. А ноги мои так и бегут, и бегут. Бегут... стоя на
месте. И душа в пятки уходит. А надо улыбаться. И я улыбаюсь. Вот она -
храбрость! - сказал он с усмешкой. - Ее, Анна Борисовна, эту храбрость,
плохие писатели придумали.
- Рокоссовский, - рассказывала мне Никритина, - по-польски элегантен.
Несмотря на свой громадный рост. Он выше тебя. Но глаза у него не
элегантные. Они с внутренней темнинкой. Глаза у него русские.