"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора Наши критики взяли меня в обработку со дня литературного рождения.
Пенза не в счет, а в Москве я впервые напечатал цикл стихов в альманахе поэтов "Явь" (1918 г.). Соседствовали Андрей Белый, Борис Пастернак, Есенин и др. Но навалились почему-то на меня одного. Кампанию открыла "Правда". Сразу же после появления в книжных витринах "Яви" на первой странице могущественной газеты были тиснуты две колонки под внушительной "шапкой" - "Оглушительное тявканье". А за "Правдой", как и следовало ожидать, "пошла писать губерния!". В таких прискорбных случаях наш брат обычно находит себе утешение в высоких исторических аналогиях. Меня, как помнится, больше других утешал Антон Павлович Чехов. После выхода в свет его книги "Пестрые рассказы" писали так: "Чехов, увешавшись побрякушками шута..." "Книги Чехова... представляют собою весьма печальное и трагическое зрелище самоубийства молодого таланта..." и т. д. Много лет спустя Антон Павлович жаловался Горькому и Бунину: "Один критик написал, что я умру пьяным под забором". Чудно! * * * Какие острые, умные речи произношу я... на улице, на Литейном, на Загородном, при фонарях, при звездах, шагая к себе на Бородинку после очередного собрания в Союзе писателей. - Ба! Мысль! - ударяю себя по лбу, поднимаясь домой на лифте. - Напишу книгу: "Непроизнесенные речи". - А где печатать? Когда? Опять после смерти? К черту! Надоело!.. И, конечно, не пишу и не напишу. Сколько таким образом у меня погибло романов, пьес, стихов. * * * Зимой 1942 года Никритина с бригадой большедрамовцев была на московском фронте, под Сухиничами. Армией командовал Рокоссовский. Он был необычайно любим и солдатами, и офицерами, и колхозными старухами, и ребятишками. Можно было часами ехать по лесной дороге и видеть букву "Р", вырезанную на коре деревьев. После выступлений артистов на передовых позициях Рокоссовский устроил для них банкет. Водку, конечно, пили стаканами. Гости и командиры шумели: - За Рокоссовского!.. За Рокоссовского!.. А тот, не так давно выпущенный из тюрьмы, сквозь зубы сердито кидал: - За Сталина!.. За Сталина!.. Он хорошо понимал, зная азиатскую ревность нашего "фюрера", что эти тосты "За Рокоссовского!" могут ему недешево обойтись. Доносчиками-то кишмя кишела социалистическая республика. После ужина стали танцевать. Рокоссовский пригласил Никритину. Так как женщины считают, что бестактность разрешена им самой природой, |
|
|