"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

Наши критики взяли меня в обработку со дня литературного рождения.
Пенза не в счет, а в Москве я впервые напечатал цикл стихов в альманахе
поэтов "Явь" (1918 г.). Соседствовали Андрей Белый, Борис Пастернак, Есенин
и др. Но навалились почему-то на меня одного. Кампанию открыла "Правда".
Сразу же после появления в книжных витринах "Яви" на первой странице
могущественной газеты были тиснуты две колонки под внушительной "шапкой" -
"Оглушительное тявканье". А за "Правдой", как и следовало ожидать, "пошла
писать губерния!".
В таких прискорбных случаях наш брат обычно находит себе утешение в
высоких исторических аналогиях. Меня, как помнится, больше других утешал
Антон Павлович Чехов. После выхода в свет его книги "Пестрые рассказы"
писали так: "Чехов, увешавшись побрякушками шута..." "Книги Чехова...
представляют собою весьма печальное и трагическое зрелище самоубийства
молодого таланта..." и т. д.
Много лет спустя Антон Павлович жаловался Горькому и Бунину: "Один
критик написал, что я умру пьяным под забором".
Чудно!

* * *

Какие острые, умные речи произношу я... на улице, на Литейном, на
Загородном, при фонарях, при звездах, шагая к себе на Бородинку после
очередного собрания в Союзе писателей.
- Ба! Мысль! - ударяю себя по лбу, поднимаясь домой на лифте. - Напишу
книгу: "Непроизнесенные речи".
И тут же вздыхаю:
- А где печатать? Когда? Опять после смерти? К черту! Надоело!..
И, конечно, не пишу и не напишу.
Сколько таким образом у меня погибло романов, пьес, стихов.

* * *

Зимой 1942 года Никритина с бригадой большедрамовцев была на московском
фронте, под Сухиничами. Армией командовал Рокоссовский. Он был необычайно
любим и солдатами, и офицерами, и колхозными старухами, и ребятишками. Можно
было часами ехать по лесной дороге и видеть букву "Р", вырезанную на коре
деревьев.
После выступлений артистов на передовых позициях Рокоссовский устроил
для них банкет.
Водку, конечно, пили стаканами.
Гости и командиры шумели:
- За Рокоссовского!.. За Рокоссовского!..
А тот, не так давно выпущенный из тюрьмы, сквозь зубы сердито кидал:
- За Сталина!.. За Сталина!..
Он хорошо понимал, зная азиатскую ревность нашего "фюрера", что эти
тосты "За Рокоссовского!" могут ему недешево обойтись. Доносчиками-то кишмя
кишела социалистическая республика.
После ужина стали танцевать.
Рокоссовский пригласил Никритину.
Так как женщины считают, что бестактность разрешена им самой природой,