"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

порядочно). Но обязательно помнит с мельчайшими подробностями все платья,
которые она носила примерно с двенадцатилетнего возраста.

* * *

Коктебельское небо в июле - синяя клеенка, протертая мокрой тряпкой.
Сентябрьский луг в Солнечном словно забрызган хорошим одеколоном.
Моя юношеская любовь - ее звали Танечкой - всегда выскальзывала из рук,
как кусок мокрого мыла.
Эти образы мне когда-то казались удачными. А потом я стал их
вычеркивать из своих рукописей.

* * *

Мао Цзедуна почему-то банкетировали не в Георгиевском зале Кремля, как
было принято, а в гостинице "Метрополь".
Мао со своим окружением и Сталин со своими "соратниками" расположились
в Малом зале по соседству с Большим залом, где за многоместными столами ели
и пили те, кого неизменно вызывали на все правительственные банкеты.
Двери из Малого зала в Большой были раскрыты.
Детский поэт Сергей Михалков, чтобы его "там" заметили, упорно и
взволнованно прохаживался на своих длинных ногах перед дверями Малого зала.
В конце концов Сталин поманил его толстым коротким пальцем, согнутым в
суставе.
- Пожалуйте к нам, пожалуйте, милости просим.
И представил китайцам:
- Наш знаменитый детский поэт товарищ Михалков.
Потом о чем-то спросил его, что-то сказал ему и улыбнулся на какую-то
его остроту.
Вдруг Михалков увидел недоеденный чебурек на тарелке генералиссимуса.
- Иосиф Виссарионович, у меня к вам большая просьба! - отчаянно
зазаикался искусный советский царедворец.
- Какая?
Превосходно зная, что заиканье нравится Сталину - смешит его, -
Михалков зазаикался в три раза сильней, чем в жизни.
- Подарите мне, Иосиф Виссарионович, на память ваш чебурек.
- Какой чебурек?
Михалков устремил восторженный взгляд на сталинскую жирную тарелку.
- А?... Этот?...
- Этот, Иосиф Виссарионович, этот!
- Берите, пожалуйста.
И наш избранник муз благоговейно завернул в белоснежный платок
сталинский огрызок, истекающий бараньим жиром.

* * *

- Мамочка, роди меня, пожалуйста, обратно, - сказал Кинька.
Ему тогда уже исполнилось пять лет, и он был в мрачном настроении.

* * *