"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора - Натурально местечковый! - умилилась страстная армянская патриотка
Сусанна, еврейка по бабушке. Не будем утрировать, утверждая, будто успех у публики светит одним лишь двуполым эксцентрикам, но что он жирно облапан завсегдатаями банкетов и презентаций - в этом давно уже сомнений никаких. Накануне отбытия на первый курс Литинститута я, считавшийся своим в обеих компаниях, свел Шехтмана с Хадеевым, не помню по какому поводу. И заочная их рознь, порядком беспричинная, обернулась плотным сотрудничеством. Поначалу Леша, как и все прочие, таскал Киму на подпись триолеты да рондо; затем - с первыми же кооперативными спазмами - сблизился с пройдохой Трестманом. Сообща отцы семейств наладили выпуск шелковых вымпелов для ударников пятилетки. Им вдруг помстилось, будто инвалиды химической отрасли не проживут без переходящего в туберкулез красного знамени. Поденщик светящейся сводки новостей, вышмыгивая из бани, больше не озирался в поисках предполагаемого шпика: корчить из правозащитника перестал - и жадно впился в агитационный фурункул на седалище соц.промышленности. Преподаватель же физики - и прежде себя не обманывавший - смотрелся в этой ситуации честней компаньона: копя дочери на приданое, он начисто порвал с писаниной. Преданная Таня на мою оторопь: "Что происходит?" - прошептала коротко: "Совсем озверел!" Насудачась от пуза, мы втиснулись в старинный драндулет. Наташе я с вечера продиктовал адрес, она должна была ждать у парадного. Мы прибыли на место, Таня оставила нас втроем. Леша, равно искусный как за рулем Краснознаменная! / Железная бригада шире шаг..." Недовольство сквозящей в тексте конъюнктурой усмиряла его природная отзывчивость. Чувствуя это, я приуныл - подобно скрипачу с кофейной этикетки, - покупатель, отстегивая жестяную крышечку, заказывает: "Маэстро, что-нибудь бодрящее!" - "Мы движемся - колонна за колонною, / И гордо на ветру алеет стяг..." Шехтман сноровисто фиксировал марш, еще изнутри протаранивший мои перепонки. Значки по всей длине усевали нотную линейку - щетинясь, как прищепки с балконных веревок: когда бабушка Люля снимала просохшее белье... Сестра моя из-под палки долдонила сонаты - младшего в музыкалку отдавать не стали. Я утешился баянной экспрессией школьной певицы, пучившей глаза из-под мясистого парика, отливавшего синевой, как навозная муха. О том, что декабристы разбудили Герцена, поведала нам она же - громокипящим тембром, призванным гальванизировать трупы. Чему удивляться: Валентина Федоровна старилась без мужа. Моему щелкоперству она мирволила: на лекции о Цветаевой, под сурдинку, позволила даже охаять Егора Исаева. Но однажды, полдня прождав меня с сочинением, каркнула: "Ну, я-то ладно! А как ты надеешься ужиться с будущей женой?" - и вывела "трояк", упрямо переправив "Пушкиным" на "Пушкином". Как в воду глядела: я вот уже третий раз развожусь -каждый раз при этом оказываясь в новой стране... "Здражелавашескородие! - радостно тряхнул я кисть музыканта. - С меня могарыч! Но это не все. Вот еще одна песенка, пришедшая мне в голову во время мытья казармы". И завел волынку: "Это не твоя скрипка, / Положи ее в футляр обратно! / Счастье до того зыбко, - / Ты возьми его себе |
|
|