"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

севера, а поездам и вовсе предпочитает полеты он-лайн и наяву.
Маша и тогда, на Ленинградском вокзале, появилась в алых заокеанских
джинсах. Путь к вологодской железке лежал через Москву, я ей звякнул - она
примчалась. Потеряв голову, мы целовались метрах в двухстах от улюлюкавших
на рюкзаках чуреков. Теперь-то ясно: Вова Кузменко взял меня на заметку как
раз после этого!
Управление бригады располагалось на унылой нимфской окраине: линейность
улочек соответствовала бесхитростности поселковых нравов, кислый дичок
топырился за забором - как неопрятно завитая приемщица химчистки. Меня
собирались сунуть в один из батальонов, но кто-то надоумил: просись к
Бобкову! - и колобок-редактор, домовито урча, запасся впрок упавшим с неба
борзописцем. Так мне достался персональный стол со стрекотавшей от розетки
"Украиной" и пустовавшее на тот момент кресло младшего газетчика. Моим
наставником сделался капитан Цесюк - галантный западенец с золотой коронкой,
охотно делившийся нюансами военно-полевой журналистики. Из подшивки, слово в
слово, передиралось позапрошлогоднее трафаретное вранье про машиниста
Белибердыева - разве что на почетную вахту ныне заступал диспетчер
Уразумеков... Зато мама ликовала - и в честь возвращения блудного сына
запатентовала свежий рецепт: орешки из теста со сливочным кремом.
Хоть я и запорхнул на офицерскую должность, мой казарменный статус
оставался плачевен. В роте обеспечения - так называлась смесь из штабных
писарей и персональной шоферни - свирепствовала отпетая дедовщина. Старшина
Гергус, черноусый и косолапый то ли гагауз, то ли гуцул, старался
абстрагироваться от происходившего в его отсутствие. Рачительному горлохвату
припрятанная кем-то ушитая гимнастерка была важней профилактической прополки
"стариками" новобранцев.
В происхождении его, впрочем, могу ошибаться, - как-то, тет-а-тет, он
проблеял потайным тоном: "Ты хоть язык-то свой знаешь?" - Прошли годы:
теперь точно знаю...
Что касается его правой руки - прапорщика Шавеля - эту плешь и вовсе
выходили кинологи из сыскных отделений. Главный связист бригады кемарил и то
в наушниках: дабы не прошляпить звонок полуночника районной гулене. Не
иначе, локаторы проныры служили ему основной эрогенной зоной...
Ротная верхушка, разумеется, догадывалась, что ее сладострастные
придирки к старослужащим передаются молодому пополнению по закону брутальной
эстафеты.
Верховодил нами киевский атлант Саня Нестеренко - в первые дни
откровенно на меня взъевшийся, грозивший "переломать изящные пальчики", но
вскоре проникшийся симпатией и лишь время от времени ошеломлявший вопросами
типа: "Скажи, а что такое данте?.." ("Божественную комедию" в черном
переплете передали мне на КПП родители; уж и не знаю, осилил ли он этот
том, - но месяца через два вернул мне его, удовлетворенно вздохнув). Вообще
же, другими глазами он взглянул на меня после того, как я, в биллиардной, на
вопрос, почему не играю, ответил, что испытываю жалость к желтым шарам,
жмущимся друг к дружке, как цыплята, на лужайке стола...
Ординарцем при Сане состоял добродушный татарчонок Капа, стеливший
постель своему сеньору, чередуясь по графику с клубным мазилкой Паком. В
роте обретались еще два корейских лилипута - Тянь и Шегай, их здоровяк одно
время поколачивал (на деятеля искусств образ узкоглазого врага не
распространялся).