"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

усталым обликом простолюдина, присягнул я в ту минуту раз и навсегда. Б-гу
отцов моих, моего отца Б-гу, а значит, и Возделывателю моего собственного
утлого вертограда, хранимого что от засухи, что от нашествия саранчи -
единственно в награду за отчаянную преданность Трону Его Славы. Ибо ведь все
напасти и все гонения больше были связаны с жестоковыйным вызовом, бросаемым
мною тому удушливому, ныне почти бесследно сгинувшему миру, нежели с
мальчишеской порочностью, у которой временами я и шел-то на поводу лишь
затем, чтобы обрести утраченную в поколениях веру, лично удостовериться в
реальном существовании десяти заповедей.
Шма Исраэль Адонай Элоэйну Адонай Эхад! - спасительную эту формулу, с
трепетом и смирением, я произношу по сей день, каждое утро, перед тем как
спуститься с веранды в небольшой тенистый садик, типичный для Новой Англии,
с ухоженным газоном и фигурно рассыпанной по периметру ароматной древесной
стружкой; в садик, где призывно колышется мексиканский гамак, купленный по
случаю в Канкуне у старухи-индианки с деревянным лицом и огненными очами; в
наш уютный садик, где каждую весну распускаются фиолетово-розовые бутоны
рододендронов, резво скачут полосатые бурундучки и кувыркаются дымчатые
белки, а порой, если очень повезет, то и вышагивает одетая в царский пурпур
птица-кардинал - словно муниципальный чиновник, нагрянувший с инспекцией,
чтобы снизить налог за исполнение чьей-то американской мечты.

2000 - 2008

Бат-Ям - Нью-Йорк - Бостон

[1] Увы, гордиться особенно нечем! Разведясь с женой и оказавшись в
Америке, Ян замечется, его потянет обратно в Россию. В Москве интриганы
подсунут ему двухтомник Эзры Паунда - нарциссичного нациста, даже после
войны, в глубокой старости, охотно позировавшего с жестом "хайль". Ян с
присущей ему основательностью примется за дело, его переводы объявят лучшей
книгой года. Но за всем этим будет проглядывать лишь кривое рыло радостно
улюлюкающей "черной сотни". Ян окончательно потеряет себя и утратит остатки
вдохновения.
[2] Это примечание, по всем законам, должно было бы оказаться длиннее
самого текста, но у автора, не желающего разрушать общую структуру вещи, и
без того писавшейся мучительно долго, да и вдобавок вставляющего свой
комментарий с явным запозданием по отношению к свершившимся трагическим
событиям, нет ни сил, ни времени. 1 декабря 2003 года Настя Харитонова
выбросилась из окна своей квартиры и вскоре скончалась в больнице. За два
года до этого умер ее отец, Роман Федорович. К моменту ее самоубийства мы
были с ней в разводе более тринадцати лет. За все эти годы она так и не
вышла замуж: возможно, и не очень стремилась. Любви к отцу ей, вероятно,
вполне хватало. Харитонов-старший, так и не сумевший добиться известности
как поэт, в постперестроечные годы основал издательство "Русь", где издал
все книги своей дочери, включая том избранного - более шестисот страниц.
Очевидно, лишенная привычной поддержки, Настя не смогла вынести этой утраты.
Кроме того, по некоторым источникам, у нее не складывались отношения с
дочерью... Так или иначе, а при всей своей человеческой беспомощности, она
была поэт выдающийся и свое законное место в истории русской поэзии конца XX
века неизбежно займет. Вообще же, автор с прискорбием вынужден признать, что