"Томас Манн. Непорядок и раннее горе (Новелла)" - читать интересную книгу автора

Меллера - это относится не только к юношам, но и к представительницам
прекрасного пола. Стоя у кресла жены, профессор озирает картину бала, он
понаслышке знает кое-что о социальном положении присутствующей здесь
молодежи. Это гимназистки, студентки, девушки, работающие в художественной
промышленности. Но среди мужчин попадаются и отъявленные проходимцы,
темные дельцы - порождение своего времени; на этот скользкий путь их,
конечно, толкнула нынешняя жизнь. Бледнолицый верзила с жемчужными
запонками, сын зубного врача - всего-навсего биржевой маклер, но, если
верить молве, преуспевает в этом качестве не хуже Аладдина с его волшебной
лампой. У него есть автомобиль, он закатывает пиры с шампанским и по
любому поводу или даже без повода дарит своим друзьям ценные безделушки из
золота и перламутра. Он и сегодня принес подарки молодым хозяевам: Берту -
золотой карандашик, Ингрид - огромные серьги кольцами,- настоящее
дикарское украшение; слава богу, их не приходится вдевать в уши, они
держатся просто на зажимах. Подбежав к родителям, "большие" хвалятся
своими подарками, а те, разглядывая их, только качают головой: Аладдин же,
стоя поодаль, несколько раз им кланяется.
Молодежь рьяно танцует, если можно назвать танцем занятие, которому они
сосредоточенно предаются. Как-то по-особому прильнув друг к Другу, придав
новомодный изгиб телу, животом вперед, слегка покачивая бедрами, словно
завороженные чьим-то тайным повелением, они медленно ходят по ковру, не
зная усталости, - да и можно ли от этого устать? Здесь не увидишь ни
вздымающейся груди, ни пылающих волнением щек. Иногда две девушки танцуют
друг с другом, а не то и двое молодых людей. Им все равно, они просто
шагают взад и вперед под экзотические завыванця граммофона, в который
нарочно вставлены толстые иголки, чтобы еще громче звучали эти шимми,
фокстроты, уанстепы, все эти дубль-фоксы, африканские шимми, яванские
пляски и креольские польки - дикарские пряные мелодии, то
изнемогающе-томные, то бодрые, как,военный марш, или негритянская музыка с
чуждыми ритмами, монотонная, только что приукрашенная нарядной
оркестровкой - звоном и громом ударных инструментов.
- Что это за пластинка? - спрашивает Корнелиус у Ингрид, проходящей
мимо него в паре с бледнолицым маклером. Сравнительное изящество замысла и
отдельные недурные подробности примиряют его с влекущей томностью
сыгранной сейчас вещицы.
- Князь Паппенгейм, "Утешься, милая детка!" - отвечает Ингрид, приятно
улыбаясь и показывая при этом свои белые зубы.
Табачный дым колышется под люстрой. Чад празднества сгустился,
суховато-сладкий, плотный, насыщенный всевозможными запахами, - в каждом,
кто был в юности достаточно восприимчив к впечатлениям жизни, он будит
воспоминания о страданиях незрелой души.
"Маленькие" все еще в гостиной. Они так рады празднику и тому, что им
позволили побыть здесь до восьми часов. Гости свыклись с их присутствием,
малыши в какой-то мере стали неотъемлемой принадлежностью вечера. Вышло
так, что они разлучились. Байсер в своем голубом бархатном платьице
одиноко кружится на середине ковра, а Лорхен препотешно гоняется за одной
из танцующих пар, пытаясь ухватиться рукой за смокинг кавалера. Кавалер -
Макс Гергезель, дама - фрейлейн Пляйхингер.
Они так красиво ступают, что смотреть на них - истинное наслаждение.
Что ж, и дикие танцы современности могут радовать глаз, если их танцуют