"Томас Манн. Gladius Dei" - читать интересную книгу автора

своему упаковщику помочь вам выбраться. Поняли?
- О, вам не удастся меня запугать, прогнать меня, заставить меня
умолкнуть! - воскликнул Иеронимус, стиснув кулаком капюшон у горла и
бесстрашно вскинув голову. - Я знаю, что я одинок и бессилен, и все же я
не умолкну, пока вы не внемлете мне, господин Блютенцвейг! Уберите картину
из окна и сожгите ее сегодня же! Ах, не ее одну сожгите! Сожгите и эти
статуэтки и бюсты, созерцание которых вводит в соблазн, сожгите эти вазы и
украшения, бесстыдно воскрешающие язычество, эти роскошно изданные
любовные стихи! Сожгите все, что у вас в лавке, господин Блютенцвейг, ибо
перед взором господним все это - прах смердящий! Сожгите, сожгите,
сожгите! - восклицал он вне себя, в исступлении описывая рукой широкий
круг. - Жатва созрела для косца, дерзость времени нашего прорвала все
препоны... но говорю вам...
- Краутхубер! - с трудом выговорил господин Блютенцвейг, повернувшись к
двери в глубине магазина. - Подите сюда, да поскорей!
На этот зов явилось нечто подавляюще огромное: чудовищная, необъятная
масса, человек такой тучности, что все части его тела, бесформенные,
разбухшие, раздутые, заплывшие жиром, сливались одна с другой, - тяжело
пыхтевшее, медленно, гулко ступавшее по полу исполинское существо,
вскормленное пивом, сын племени, взысканного ужасающей мощью! Вверху на
его лице красовались бахромчатые, как у тюленя, усы, вокруг туловища был
повязан большой, испачканный клеем передник, засученные рукава желтой
рубашки обнажали богатырские мышцы.
- Будьте добры открыть дверь этому господину, Краутхубер, - сказал
господин Блютенцвейг, - и если он все же не найдет ее, помогите ему
выбраться на улицу.
- А? - прохрипел Краутхубер, маленькими, слоновьими глазками глядя то
на Иеронимуса, то на разгневанного хозяина. В этом глухом звуке
чувствовалась с трудом сдерживаемая сила. Затем он, сотрясая все вокруг
своими шагами, подошел к двери и распахнул ее.
Иеронимус стал бледен как полотно. Он хотел сказать: "Сожгите..." - но
почувствовал, как какая-то чудовищная сила повернула его, как чье-то тело,
тяжести которого немыслимо было противиться, налегло на него и стало
медленно, неудержимо теснить его к двери.
- Я слаб... Плоть моя не выносит насилия... не способна противостоять
ему... нет... Что это доказывает? Сожгите...
Он умолк. Он находился на улице, перед магазином. Исполин, слуга
господина Блютенцвейга, наконец выпустил его, легонько дав ему пинка, так
что он боком упал на каменные ступени, едва успев опереться на руку.
Стеклянная дверь, громко дребезжа, захлопнулась за ним.
Он поднялся, выпрямился. Тяжело дыша, он одной рукой крепко стиснул
капюшон у горла, другая бессильно повисла под плащом. Впалые щеки
подернулись серой бледностью, ноздри то раздувались, то суживались.
Некрасивые губы кривились, выражая жестокую ненависть, а ярко сверкавшие
глаза безумно, исступленно блуждали по прекрасной площади.
Он не видел обращенных на него любопытных, насмешливых взглядов. Он
видел, как вся мишура земная - маскарадные костюмы художников, вазы,
стильные украшения и предметы убранства, нагие статуи и женские бюсты,
картины, красочно воскрешающие язычество, портреты знаменитых красавиц,
написанные великими мастерами, роскошно изданные любовные стихи и