"Генрих Манн. Зрелые годы короля Генриха IV " - читать интересную книгу автора

он не мог припомнить. Повсюду запеклась кровь. "Надо полагать, у меня
прежалкий вид", - думал барон, весьма гордившийся своей приятной
наружностью. Наступил вечер. "Меч мой сломан, шлем продавлен, надо бы
скинуть панцирь. Погнутая медь мучительно давит мне израненное тело".
- Эй! Аркебузир, куда спешишь? Подойди сюда, пятьдесят экю за коня,
которого ты ведешь на поводу! Только помоги мне взобраться на него.
Едва получив деньги, аркебузир пускается наутек. Рыцарь, качаясь в
седле от потери крови, голода, жажды и слабости, не находит верного
направления, блуждает по полю битвы; и вдруг наталкивается на врага - на
других рыцарей, чьи знамена усеяны черными лотарингскими крестами. Наверно,
возьмут меня в плен, ведь битву-то мы проиграли.
- Кто идет? - крикнул один из дворян Лиги.
- Господин де Рони, на службе короля.
- Как так? Мы ведь вас знаем. Дозвольте и нам представиться, господин
де Рони. Будьте столь любезны, возьмите нас в плен за выкуп.
- Как так? - начал было и он. Но слово "выкуп" сразу вразумило его.
Пятеро состоятельных дворян, и каждый готов дать соответственную цену.
Тут Рони понял, как обстоит дело. Лежа под грушей, он невзначай
оказался победителем.


БЛАГОДАРСТВЕННЫЙ ГИМН

Между тем его король стоял коленопреклоненный на поле битвы, кругом
лежали мертвецы, грудами или в одиночку, и тьма спускалась над ним. Те
всадники, которые были с ним в последней стычке, покинули его, увидев, как
он, шевеля губами, читает что-то по листку бумаги. Стало совсем темно, он
спрятал листок, на котором в самом деле был запечатлен благодарственный
гимн - ему он показался слишком торжественным, но также и слишком
печальным. Сам он выразил благодарность господу богу тем, что назвал его
разумным. "Бог всегда на стороне разума", - сказал Генрих, преклонив колени
на поле битвы; но позднее, стоя во весь рост на престоле, он повторил то
же.
У врагов моих убогие, чванные мозги, забитые дурманом и обманом, и
потому - поражение. Они исполнены тщеславия и властолюбия, неподобающего
им, и потому - гнев божий. Вера их, без сомнения, ложная, хотя бы оттого,
что это их вера и разум божий против них. Ибо он за королевство.
Так гласил его символ веры, яснее, чем всегда, звучавший для него в
мертвой тишине покинутого поля сражения. И впервые не коснулась его жалость
к сраженным. Не меньше тысячи из них, должно быть, убито, пятьсот, наверно,
взято в плен, и бог весть сколько утонуло в реке. "Все же долготерпению
господню есть предел. И если они весь свой обоз оставят нам, мы бросимся им
вслед, и пусть даже они бегут налегке, на этот раз мы должны раньше их
очутиться в Париже. Даруй нам это, господи, ибо долготерпению твоему есть
предел".
Такова была его молитва после победы, между тем как прежде он проливал
слезы о каждом из своих павших соотечественников. Но под конец зло
становится непростительным, это ясно понимал сейчас Генрих и готов был
повесить толстяка Майенна.
Вот позади задвигались огни. Король пошел к своим дворянам, которые