"Генрих Манн. Голова (Трилогия "Империя", Книга 3) [И]" - читать интересную книгу автора

повести данное приглашение на дачу, какие виды для служебной карьеры
открывала своевременно преподнесенная лесть?
Граф Ланна - "мой коллега граф Ланна" - сказал дословно следующее:
"Каждый молодой человек, который придерживается правильных взглядов, может
надеяться, что у определенных влиятельных лиц он на примете". Медленно и
отчеканивая слова, сказал он это во вторник в семь часов в уборной. Неужели
это было брошено так, без особого значения? "В среду он принял мое
приглашение на завтрак, в четверг пришел. Он как будто и не удивился, что
была икра. Моего поручительства на векселе он потребовал как равный у
равного. Я твердо убежден, что он меня не подведет. Ведь он граф Ланна, сын
посла! Рано или поздно отец об этом узнает. Я там на примете".
Однако за поручительство можно дорого поплатиться! "Я простодушен, как
дитя. Какое дело этим людям до плебея, который оказал им услугу?" Горячей
волной нахлынула ненависть к сильным мира, но острая, пронизывающая боль
заглушила даже ненависть: ты ничтожен, ты зависишь от тех, кому по законам
природы полагалось бы подчиняться тебе. Ты должен приспособиться к их
нравам, твоя мудрость должна равняться по их взглядам, ты повседневно
отрекаешься от себя самого. Как ты живешь!
Надо сдержать моральную тошноту, лечь и закрыть глаза. И тут сквозь
закрытые веки возник образ друга, утерянного, давно вычеркнутого из памяти,
столь презираемого на расстоянии, - но войди он сейчас, и ты бросишься к его
ногам. Ты увидишь его лицо, как всегда, без маски, лицо, изборожденное
непритворными чувствами, и в ответ от тебя потребуется такая же честность.
"От меня! Что знает он обо мне? Человек его склада проходит через жизнь как
глупец, - он ничего не желает, его ничто не гнетет, ничто не тянет вниз.
Разлада, в котором таятся отчаяние и смерть, он и вовсе не видит. Ему легко,
он не честолюбец!"
И честолюбец склонился над своим отражением в зеркале, увидел хорошо
знакомые черты. В этот миг самоистязания они обострились и ввалились под
высоким желтым лбом, дряблым лбом старца. Глаза с беспокойной злобой
встретили собственный взгляд. Так сидел он, и его мысль, то восторженно, то
содрогаясь, взвешивала успех, власть и смерть, пока, наконец, его не
настигло лучшее из всего земного - сон, горячо призываемый страждущим "я",
которое жаждет забыться.
Наутро он вспомнил: "Я еще не был у Леи. Ехать недалеко, и она ждет".
Он отмахнулся. Разве можно любить неудачливую актрису?
Итак, скорей на люди, надо быть веселым и полезным, надо нравиться. Вот
так, живо пройтись на руках по всей комнате. У такого ловкого молодого
человека никто никогда не увидит того лица, какое было у него вчера вечером.
Гримасы перед зеркалом! Это придает беспечность. Важно также, чтобы одежда
была безупречна как с точки зрения щеголя, так и обывателя.
Вот он уже в пути, уже на ходу - этот невозмутимый молодой человек по
имени Вольф Мангольф, но его окрыленный путь прерывает мысль о неудачно
выбранном галстуке, и - ничего не поделаешь - приходится вернуться домой.
В один из таких прекрасных сентябрьских дней он встретил некоего
Куршмида, случайного знакомого. Мангольф сначала даже не мог вспомнить, где
он видел этого кудрявого блондина. Несомненно, где-то за кулисами.
Совершенно верно, у Леи. Коллега, который читал ей свои стихи. Безнадежный
способ занять ее воображение.
Этот Куршмид передал от нее привет смущенным и вместе с тем язвительным