"Генрих Манн. Бедные (Трилогия "Империя", Книга 2)" - читать интересную книгу автора

имущий класс и работодателей. Тут уж не до шуток, думали рабочие, надо быть
начеку, ибо нашептыванья Яунера партийному боссу Наполеону Фишеру могут
обойтись подороже, чем его донос старшему инспектору, правой руке Геслинга.
Все же одно можно сказать наверное: страховка и пенсии имеют две хорошие
стороны - и рабочим польза и богачам спокойнее спится. Динкль, самый
неосторожный из всех, пошел дальше. Он заявил напрямик: важнее всего даже
второе, то есть спокойный сон господ, а что касается рабочих, то не родился
еще тот старик, который смог бы прожить на эту подачку, так называемую
пенсию.
- Мой родной отец, - взволнованно продолжал Динкль, - как бы я его ни
срамил, в обед всех соседок обойдет со своей миской, пока мы на фабрике.
Старику Динклю только и оставалось, что просить милостыню: дети
отбирали у него пенсию, а кормили впроголодь. Это было всем известно. Но кто
упрекнет товарища, на чьих руках жена и четверо детей? Уж лучше пусть
голодает старик.
Гербесдерфер, гнев которого давно остыл, сидел, морщась от страха, и
ныл хриплым голосом. Он жаловался на врача страховой кассы, который выписал
его на работу, хотя у него после несчастного случая все еще болит коленка.
На улице, при ходьбе, ничего; а как придет на фабрику, коленка у него опять
ноет и от страха, что он попадет в колеса машины и будет размолот вместе с
древесиной, голова начинает кружиться.
- Мы-то знаем, как это бывает... - поддержали его за другим столом.
Да, слишком хорошо был всем знаком этот страх. Руки да ноги - это ведь
все, что у тебя есть. Ими только и живут жена и дети. А все эти врачи делают
вид, будто у нас могут вырасти новые.
- Да, уж моему пальцу не вырасти, - задыхаясь от злобы, сказал кто-то
за дальним столом и поднес к лампочке беспалую руку. Вслед за ним и
Гербесдерфер тоже поднял свой забинтованный палец. И вот через два стола,
потом рядом, потом над всеми столами к свету потянулись пальцы в плотных
белых бинтах и руки, иссеченные темными неизгладимыми шрамами. И когда все
эти забинтованные руки замелькали в воздухе, по комнате вдруг разнесся
резкий запах, которым всегда пахло от рабочих, но который обычно заглушали
испарения человеческих тел и табачный дым, - запах карболки.
И Карл Бальрих, насупившись, стал ощупывать под столом больной палец,
обмотанный холщовой тряпицей. На лицах всех этих людей лежала тень глубокого
раздумья - они размышляли о своей жизни. Вдруг среди наступившего безмолвия
раздался голос Бальриха:
- Пробьет час, и справедливость победит!
- Верно! - послышалось кругом, приглушенные возгласы одобрения и веры
слились в тихий гул. - Да, мы на пути к справедливости. И пусть с каждым
днем становится все яснее, как долог этот путь, все равно - дни богатых уже
сочтены. Дорого обходятся нам богачи, но придет время, и нашим станет все,
что сегодня мы отдаем им. В просторных залах мы все вместе будем есть
вкусную пищу, машины тоже станут нашими, они будут работать на нас. А
богачам придет конец. Кабы не эта вера, нам оставалось бы только спиться и
грабить их дома.
Мы не делаем этого, потому что мы разумнее их. И нам дышится легко, да,
легко, даже в этом удушающем смраде, потому что на нашей стороне разум и
будущее. А вы там ослеплены стяжательством и даже не знаете, какие сокровища
у вас в руках. Кто из вас ценит знание и ум, как их ценим мы? Вы забыли про